Веркор Джейн - Молчание Моря
Джейн Веркор
Молчание моря
Памяти убитого поэта Сен-Поль-Ру
1
До него здесь побывали представители разных родов войск. Прежде всего
пехтура: двое солдат, совсем белобрысых, один - нескладный, тощий, другой
- коренастый, с руками каменотеса. Они оглядели дом, не заходя в него.
Затем появился унтер-офицер. Его сопровождал нескладный солдат. Они
заговорили со мной на языке, по их мнению, французском. Я не понял ни
слова. Однако показал им свободные комнаты. Они, видимо, остались
довольны.
Утром военная машина, серая и огромная, въехала в сад. Шофер и
худенький молодой солдат, улыбающийся и светловолосый, выгрузили из нее
два ящика и большой тюк, обернутый в брезент. Они втащили все это наверх,
в самую просторную комнату. Машина ушла, а через несколько часов я услышал
конский топот. Показались три всадника. Один из них спешился и пошел
осматривать старое каменное строение во дворе. Он вернулся, и все они,
люди и лошади, вошли в ригу, служившую мне мастерской. Позднее я
обнаружил, что в стену между двумя камнями они засунули гребенку от моего
верстака, к гребенке прикрепили веревку и привязали лошадей.
В течение двух дней не произошло ничего. Я больше никого не видал.
Кавалеристы уезжали со своими лошадьми рано утром, возвращались вечером и
ложились спать на сеновале, куда они притащили солому.
На третий день утром вернулась военная машина. Улыбающийся солдат
взвалил себе на плечи объемистый сундук и отнес его в большую комнату.
Потом взял свой мешок и положил его в соседнюю. Он сошел вниз и, обращаясь
к моей племяннице на правильном французском языке, потребовал постельное
белье.
Когда раздался стук, открывать пошла моя племянница. Она, как обычно,
только что подала мне вечерний кофе, действующий на меня как снотворное. Я
сидел в глубине комнаты, немного в тени. Дверь комнаты выходит прямо в
сад, и вдоль всего дома тянется тротуар, вымощенный красными плитками,
очень удобный во время дождя. Мы услышали шаги: стук каблуков по тротуару.
Племянница взглянула на меня и поставила чашку. Я по-прежнему держал свою
в руках.
Было темно, не очень холодно. Ноябрь в этом году вообще не был
холодным. Я увидел очень высокий силуэт, плоскую фуражку, плащ,
наброшенный на плечи наподобие пелерины.
Племянница молча открыла дверь. Откинула ее к стене и сама стояла,
прижавшись к стене, не поднимая глаз. Я продолжал маленькими глотками пить
свой кофе.
Офицер в дверях сказал:
- Простите.
Он слегка поклонился. Казалось, он пытался вникнуть в тайный смысл
нашего молчания. Потом он вошел.
Плащ соскользнул ему на руки, он козырнул по-военному и снял фуражку.
Он повернулся к моей племяннице и, снова слегка поклонившись, чуть заметно
улыбнулся. Затем с более низким поклоном обратился ко мне. Он сказал:
- Меня зовут Вернер фон Эбреннак. - У меня мелькнуло в голове: "Имя
звучит не по-немецки. Потомок эмигранта-протестанта?" Он добавил протяжным
голосом: - Я очень сожалею.
Слова эти потонули в молчании. Племянница закрыла дверь. Она все еще
стояла у стены, глядя прямо перед собой. Я не двинулся с места. Медленно
поставил пустую чашку на фисгармонию, скрестил руки и ждал.
Офицер продолжал:
- Я не мог этого избежать. Если бы можно было, я бы уклонился. Надеюсь,
мой ординарец сделает все, чтобы вас не беспокоить.
Он стоял посреди комнаты. Он был очень высокий и тонкий. Рукой он мог
бы достать до потолка.
Благодаря наклону головы вперед (казалось, его шея поднималась не от
плеч, а прямо от груди) он выглядел сутулым
