Воннегут Курт - Без Родины
КУРТ ВОННЕГУТ
БЕЗ РОДИНЫ
Их было восемьдесят один. Слабые искорки человеческой жизни, которых содержали в сиротском приюте, основанном монахинями католичками, в бывшем доме лесника в большом поместье на берегу Рейна. Это происходило в немецкой деревне Карлсвальд, в американской зоне оккупации.
Не окажись дети в этом месте, не получи они здесь тепло, пищу, одежду, которые удавалось выпросить для них, бродили бы они по всему свету в поисках родителей, которые сами давно прекратили их искать.
После обеда в хорошую погоду монахини выводили детей парами через лес в деревню и обратно подышать свежим воздухом.
Деревенский плотник, старик, предававшийся размышлениям в перерывах между ударами своих инструментов, всегда выходил из мастерской, чтобы понаблюдать за этим беспокойным, шумным, жизнерадостным шествием оборванцев и обсудить с заглянувшими в мастерскую бездельниками национальность родителей проходящих детей.
— Видишь маленькую француженку, — сказал он как то. — Только посмотри на этот блеск глаз!
— Посмотри, как этот маленький поляк машет руками. Любят маршировать, эти поляки, — сказал молодой механик.
— Поляк? Где ты увидел поляка? — спросил плотник.
— Да вон — худой, серьезный, впереди, — ответил тот.
— А… Нет, этот слишком высок для поляка, — сказал плотник. — И где ты видел поляка с такими соломенными волосами? Он немец.
Механик пожал плечами:
— Все они теперь немцы, так какая разница? Кто возьмется доказать, кто были их родители? Если бы ты повоевал в Польше, ты бы знал, что он типичный поляк.
— Смотрите, кто идет! — сказал плотник с усмешкой. — Хотя у тебя столько аргументов, ты не станешь спорить со мной о нем. Это у нас американец! — он обратился к ребенку. — Джо, когда вернешь себе чемпионское звание?
— Джо! — крикнул механик. — Как поживает Бомбардировщик Браун?
Замыкавший в одиночестве шествие голубоглазый цветной мальчишка, лет шести, повернулся и улыбнулся с умилительной неловкостью тем, кто каждый день заговаривал с ним. Он вежливо кивнул, пробормотав приветствие на немецком, единственном языке, который он знал.
Его имя, выбранное монахинями по своему усмотрению, было Карл Хайнц. Но плотник называл его именем громким, именем единственного цветного человека, который покорил навсегда всех жителей поселения, — бывшего чемпиона мира в тяжелом весе, Джо Луиса.
— Джо! — крикнул плотник. Веселей! А ну ка покажи еще раз свои блестящие белые зубы, Джо.
Джо робко послушался.
Плотник хлопнул механика по спине:
— А пусть даже он не немец! Как еще нам заполучить нового чемпиона в тяжелом весе!
Джо скрылся из вида за углом, подгоняемый монахиней, которая присматривала за отстающими. Они проводили с Джо много времени вместе, так как Джо, неважно в какое место в строю его ставили, неизменно оказывался в самом хвосте.
— Джо, — сказала она, — ты такой мечтатель. Скажи, весь ваш народ такие же мечтатели?
— Простите, сестра, — сказал Джо. — Я задумался.
— Замечтался.
— Сестра, правда, что я сын американского солдата?
— Кто тебе сказал?
— Петер. Петер сказал, что моя мать — немка, а мой отец был американским солдатом, который потом ушел. Он сказал, что она оставила меня у вас и тоже ушла.
В его голосе не было печали — одна озадаченность.
Петер был самый старший в приюте, озлобленный старик четырнадцати лет, немец, который помнил своих родителей и братьев и сестер и дом и войну и всякую еду, которую Джо и представить себе не мог. Петер казался Джо сверхчеловеком, как некто, побывавший в раю и в аду и снова в раю и так
