Грабал Богумил - Возвращение Блудного Дядюшки
Богумил Грабал
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ДЯДЮШКИ
Перевод с чешского Сергея Скорвида
За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как дядюшка Пепин
взбунтовался, перестал ходить к нам обедать и ужинать и даже не здоровался с
нами, он так похудел, что его морская фуражка стала ему велика. При порывах
ветра она переворачивалась козырьком назад, одежда на дядюшке болталась, и
по воскресеньям, когда он надевал каучуковый воротничок с бабочкой на
резинке, было видно, что этот воротничок ему так же велик, как и пиджак, и
бабочка печально висела на рубашке возле первой пуговицы. А когда на углу
солодильни свистел ветер, дядюшкины брюки полоскались, подобно знамени,
потому что его ноги были худы, как палки. В пивной никому и в голову не
могло прийти, что дядюшка Пепин голоден, поэтому его угощали только чашкой
кофе да рюмкой вермута или настойки. Вот почему, прежде чем отправиться в
свою каждодневную экспедицию за красивыми девушками, дядюшка Пепин
прокрадывался вдоль стены солодильни на птичий двор, заглядывал в курятники,
делая вид, что интересуется курами, и, когда рядом никого не было, таскал у
хохлаток вареную картошку, а если ее не оказывалось, то удовлетворялся
картофельными очистками, посыпая их грубо измельченным зерном. И вот нынче
утром прибежали бочары - мол, дядюшку Пепина нигде не могли отыскать, а
теперь его нашли под койкой, и он, похоже, умирает, если уже не умер. И отец
взял из шкафчика, украшенного красным крестом, пузырек с нашатырным спиртом
и, бледный, направился в солодильню, сопровождаемый бочарами, которые с
серьезными лицами и тоже бледные шагали рядом с отцом - как живой укор и
свидетельство того, насколько далеко зашла неприязнь между паном управляющим
и дядюшкой Пепином, рабочим-весовщиком и солодильщиком. А в коридоре
солодильни к ним присоединились еще и солодильщики, так что в подсобке
столпились все, кто смог оставить работу. Был там и пан заместитель, который
хотел посмотреть на отца в неловкой ситуации. Когда папаша встал на колени и
заглянул под койку, где лежал дядюшка, солодильщики взяли эту койку за
железные спинки и вынесли ее на середину комнаты. Потом они окружили
коленопреклоненного отца, склонившегося над лежащим Пепином. Голова дядюшки
покоилась на старых резиновых сапогах, из которых выбегали мыши. Щеки
дядюшки Пепина были накрашены красным эмалевым лаком, а под глазами синели
такие же эмалевые круги. И вот он лежал, как манекен, как жалкая кукла,
тряпичный клоун, с каким играют ребятишки. А вокруг дядюшки громоздились
всякие лохмотья и грязные рубашки, и вдобавок там валялись два старых
мышиных гнезда из клочьев бумаги; костюм же на дядюшке Пепине был мокрый,
без пуговиц, а брюки подпоясаны веревкой, из башмаков текла вода, рубашка
была без воротничка и к тому же такая грязная, что невозможно было понять,
какого она цвета. И рабочие серьезно и злобно взирали на этот контраст: отец
был облачен в красивый серый костюм с галстуком в форме капустного листа, и
его белый каучуковый воротничок имел загнутые кончики, перед ним же лежал
его брат, которого будто бы только что выловили из реки, где он проплавал
целый месяц, и его обглодали раки и рыбы. Рабочие смаковали этот контраст, а
пан заместитель улыбался, потому что впервые за долгое время видел
управляющего в неловком положении. Папаша откупорил флакон с нашатырем и
поднес его к дядюшкиному носу. Однако дядюшка дышал ртом. Тогда отец зажал
ему рот ладонью. И, вдохнув несколько раз пары нашатыря, Пепин застонал и
