Доде Альфонс - Последний Урок (Рассказ Мальчика-Эльзасца)
Альфонс Доде
Последний урок
(Рассказ мальчика-эльзасца)
Перевод Н. Касаткиной
В то утро я сильно опоздал в школу и очень боялся выговора, тем более
что мосье Амель собирался спрашивать у нас причастия, а я не знал ни
полслова. На миг мне пришла мысль пропустить урок и побегать на воле.
Погода стояла такая теплая, такая ясная...
Слышно было, как на опушке леса свистят дрозды и как на Рипперском
лугу, за лесопильней, немцы занимаются строевым учением. Это привлекало меня
куда больше, чем правила причастий, но я все же устоял и поспешил в школу.
Пробегая мимо мэрии, я заметил, что народ толпится у доски с
объявлениями. За последние два года оттуда к нам шли все неприятности --
проигранные сражения, реквизиции, приказы коменданта; на ходу я подумал:
"Что там еще за новости?"
Но тут кузнец Вахтер, читавший объявление вместе со своим подручным,
окликнул меня:
- Не торопись в школу, малый; все равно поспеешь.
Я решил, что он смеется надо мной, и, запыхавшись, вбежал в палисадник
перед домом мосье Амеля.
Обычно в начале занятий стоял шум, слышный даже на улице, - хлопали
крышки парт, все хором твердили уроки, затыкая уши, чтобы лучше вызубрить,
раздавался стук учительской линейки:
- Потише, потише!
Я рассчитывал незаметно прокрасться на свое место под эту возню, но
именно сегодня было тихо, как бывает в воскресное утро.
Через открытое окно я увидел, что мои товарищи уже расселись по местам,
а мосье Амель шагает взад и вперед со своей грозной линейкой под мышкой.
Каково мне было отворить дверь и войти посреди этой тишины? Представляете
себе, как я краснел и дрожал.
Но нет, ничего. Мосье Амель взглянул на меня без гнева и сказал очень
ласково:
- Ступай скорей на место, Франц, мой мальчик. Мы уже собрались начать
без тебя.
Я перешагнул через скамью и поскорее уселся за свою парту. Только тут,
оправившись от страха, я заметил, что на учителе парадный зеленый сюртук,
гофрированный галстук и вышитая черная шелковая ермолка, - так он одевался
только в те дни, когда приезжал инспектор или когда раздавались награды. Да
и весь класс поразил меня каким-то необычайным, торжественным видом. Но еще
больше удивился я, увидев, что на задних скамьях, обычно пустых, сидят и
молчат, как мы, старик Хаузер с неизменной треуголкой, рядом -- бывший мэр,
бывший почтальон и другие жители деревни. У всех у них были печальные лица;
у Хаузера на коленях лежал раскрытый истрепанный по углам букварь, а на нем
положены были огромные очки.
Пока я дивился происходящему, мосье Амель взошел на кафедру и тем же
ласковым и серьезным тоном, каким встретил меня, обратился к нам:
- Дети, сегодня я в последний раз занимаюсь с вами. Из Берлина пришел
приказ преподавать в школах Эльзаса и Лотарингии только немецкий язык...
Новый учитель приезжает завтра. Сегодня наш последний урок французского.
Прошу вас быть как можно внимательнее.
Эти несколько слов потрясли меня. Ах, негодяи! Вот о чем они объявили
на стене мэрии.
Последний урок французского!..
А я-то едва умел писать! Значит, теперь уж я никогда не выучусь!
Значит, на том все и кончится! Как я пожалел о потерянном времени, об
уроках, пропущенных ради того, чтобы искать птичьи гнезда или скользить по
замерзшему Саару! И книги, которые только что были мне скучны и оттягивали
руки, грамматика, священная история, казались теперь старыми друзьями, с
которыми очень грустно будет расставаться. А мосье Амель! При мысли, что мне
больше не придется видеть его, позабылись и наказания и
