Дю Морье Дафна - Красавцы
Дафна Дю Морье
Красавцы
Перевод Н. Роговской.
1
Все считали, что Бен недоразвитый. Он не умел говорить. Вместо слов у
него получались какие-то хриплые, резкие звуки, и он не знал, куда девать
собственный язык. Если ему что-то было нужно, он показывал пальцем или шел и
брал сам. Говорили, что он не совсем немой, просто косноязычный, и что,
когда он подрастет, его положат в больницу и будут лечить. Мать уверяла, что
он вовсе не глуп: все понимает с первого раза, соображает, что хорошо, что
плохо, только очень упрямый и слова "нельзя" вообще не признает. Из-за того
что он всегда молчал, взрослые забывали, что с ним тоже нужно разговаривать
- объяснять причины приездов и отъездов и разных других перемен, поэтому ему
казалось, что мир целиком подчинен непонятным прихотям взрослых. То его
почему-то заставляли переодеваться, то велели идти играть на улицу, а то
вдруг запрещали прикасаться к игрушке, которую сами же дали ему час назад.
И наконец наступал предел, когда он уже не мог выносить всей этой
бессмыслицы: он раскрывал рот и оттуда вырывался такой надрывный звук, что
он пугался сам, - пугался, пожалуй, даже больше родителей. Почему он так
кричал? Откуда брался этот звук?.. Когда это случалось, кто-нибудь из
взрослых, чаще мать, хватал его и тащил в чулан под лестницей, и там его
запирали одного среди старых дождевиков и корзин, и он слышал, как мать,
наклонившись к замочной скважине, говорила с угрозой: "Будешь тут сидеть,
пока не замолчишь, так и знай!" Но крик не прекращался. Он словно
существовал сам по себе. Ярость, с которой невозможно было совладать, искала
выхода.
Потом, скорчившись, он сидел под дверью, вконец опустошенный и
обессиленный, оглохший от собственного крика. Мало-помалу гул в ушах
замирал, и чулан наполнялся тишиной. Тогда он пугался, что мать уйдет
куда-нибудь и забудет его выпустить, и начинал дергать дверную ручку, чтобы
напомнить о себе. И только когда ему удавалось сквозь замочную скважину
увидеть, как мелькает за дверью ее юбка, он успокаивался, садился на пол и
терпеливо ждал, зная, что скоро загремят ключи и его выпустят на свободу. Он
выходил наружу и, щурясь от яркого света, заглядывал снизу вверх в лицо
матери, стараясь угадать, какое у нее настроение. Если она в эту минуту
прибирала в доме - стирала пыль с мебели или подметала полы, - ей было не до
него. И все шло хорошо, пока на него не накатывал очередной приступ
бешенства и отчаяния, и тогда все, как по нотам, проигрывалось заново - его
снова сажали в чулан или отбирали игрушки и отправляли спать без ужина. У
него был только один способ избежать наказания - не раздражать родителей и
стараться им угодить, но это требовало постоянного напряжения, которое было
ему не под силу. Увлекшись игрой, он начисто забывал наставления взрослых.
Как-то раз он обнаружил, что все вещи уложены в чемоданы, а сам он одет
как зимой, хотя на дворе уже была весна; в этот день они навсегда покинули
дом в Эксетере, где он родился и жил до сих пор, и отправились в чужие края
- туда, где верещатники. Последние несколько недель он не раз слышал в
разговорах родителей это загадочное слово.
- Там все по-другому, ничего похожего, - наперебой повторяли отец и
мать. Вообще они вели себя странно: то расписывали, как ему там будет
хорошо, а то строго- настрого предупреждали, чтобы он не вздумал никуда
исчезать без спросу, когда они прибудут на новое место. Само слово
"верещатники" обдавало зловещим холодом, оно словно таило в себе неясну
