Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Йетс Уильям Батлер - Распятие


Уильям Батлер Йетс
Распятие
Человек с темными легкими волосами и бледным лицом шел, почти бежал по
дороге, вившейся с юга к городу Слайго. Для иных он был Кумал, сын
Кормака, для иных Быстрый, Дикий Конь; и был он бродячий певец в расшитом
коротком камзоле, в остроносых сапожках, и он нес на плече тугую суму. В
жилах его текла ирландская кровь, он родился в Златой Долине, но
столовался и ночевал по всем пятинам Ирландии, и не было ему прибежища до
самого края света. С одной из башен того, что стало потом Монастырем Белых
Братьев, глаза его соскользнули на ряды крестов, черневшихся на холме чуть
к востоку от города и, сжав кулак, он погрозил тем крестам. Он понял:
кресты не пустые; птицы вились над ними; он подумал: вот такого же, верно,
скитальца подняли на один из крестов; и тихонько сказал: "Худо быть
повешенным, удавленным, обезглавленным, побитым камнями. Но чтобы птицы
выклевали глаза, а волки глодали ноги!
Нет, лучше бы уж красный ветер Друидов иссушил в колыбели того воина
Латхи, что принес нам смертоносное древо из варварских стран, или молния,
поразившая Латхи у подошвы горы, заодно бы и его поразила, или
зеленокудрые, зеленозубые водяные его погребли бы в пучинах вод".
Говоря так, он весь трясся с головы до пят и покрылся холодным потом, и
сам этому дивился, ведь на своем веку он повидал немало крестов. Он
перешел два холма, прошел под воротами в зубчатой стене, свернул влево и
остановился перед монастырской дверью. Дверь была утыкана большими
гвоздями. Он постучался, разбудил монаха-привратника и попросился
переночевать на гостином дворе. И монах положил на совок тлеющего торфа и
провел его к большой голой постройке, крытой грязным камышом, зажег
укрепленную между камнями в стене лучину, бросил тлеющий торф в очаг, дал
ему две незажженных дернины и пук соломы, показал свисавшее с гвоздя
одеяло, ломоть хлеба, кружку с водой на полке и в дальнем углу лохань. И
монах ушел на свое место при двери. А Кумал сын Кормаха стал раздувать
тлеющий торф, чтоб поджечь пук соломы и дернины; но ему не удалось их
поджечь, потому что они отсырели. Тогда он сбросил остроносые сапожки и
выдвинул из угла лохань в надежде смыть со своих ног дорожную пыль; вода
однако была так грязна, что дна не видно в лохани. Он сильно проголодался,
не евши с утра, а потому не стал уж очень досадовать на воду в лохани взял
черный ломоть и надкусил, но тотчас сплюнул откушенное, потому что хлеб
был черствый и плесневелый.
Он и тут не стал давать воли гневу, ибо в горле у него пересохло;
рассчитывая на вино или вересковый мед к концу дня, он пренебрегал
встречавшимися по пути ручьями, чтобы слаще насладиться ужином. И он
поднес к губам кружку, но тотчас ее отшвырнул, потому что вода оказалась
вонючей и горькой. Он пнул кружку ногой, она разбилась о супротивную
стену, и он снял с гвоздя одеяло, чтоб укутаться на ночь. Но едва он
коснулся одеяла, оно все ожило из-за блох. И тут уж, сам не свой от
ярости, он метнулся к двери, однако ко всему привычный монах запер ее на
засов снаружи. Тогда он выплеснул воду, и колотил в дверь лоханью до тех
пор, покуда монах-привратник не подошел к двери, справляясь, что тревожит
его и зачем он не дает ему спать.
- Что тревожит меня? вскричал Кумал. Да разве дернины эти не столь же
мокры, как пески долины Россес? А блохи в этом одеяле не столь же
несчетны, как волны морские и не столь же быстры? А хлеб не столь же
черств, как сердце монаха, забывшего Бога? А вода в кружке не столь же





Содержание раздела