Кастильо Абелярдо - Triste La Ville
АБЕЛЯРДО КАСТИЛЬО
Triste la ville
Эта станция, безлюдная, почти нереальная, как бы опустошенная предвечерней
печалью, ничем, в сущности, не отличалась от унылых железнодорожных станций,
какие видишь из окна вагона... Ни более жалкая, ни более призрачная и не менее
подозрительная. Я сошел с поезда. В дальнем конце перрона, у забора, уже
стушеванного сумерками, курил полицейский. И кроме него - ни единого живого
существа: ни собаки, ни птицы. У тишины был цвет - густо-пепельный. Вдали, где
поворот, железнодорожные пути смыкались. Ну да, подумалось: параллели и правда
пересекаются в бесконечности. И почему-то отчаянно захотелось вернуться домой,
в Буэнос-Айрес. Я вспомнил, что заснул в вагоне и во сне, да, похоже, во сне
видел железнодорожный тупик. На мгновение обрывком мелодии в памяти всплыло
женское лицо... Во всем этом - теперь-то я знаю - заключался особый смысл, но
тогда ни о чем не хотелось думать. Успокаивало, что Буэнос-Айрес недалеко
отсюда. Скорее всего - недалеко. Увидев, что окошечко билетной кассы закрыто,
я решил, что стоит, пожалуй, побродить по городу до прихода обратного поезда.
И тотчас представил себе главную площадь - застенчивые девушки,
громкоговорители на столбах, маленький городской оркестр, безобидный
сумасшедший... Мне всегда доставляло удовольствие мысленно рисовать эти
картины. Улыбнувшись, я направился к начальнику станции. Дверь в его комнату
была открыта. По дороге, глянув на полицейского в густеющих сумерках, я
почувствовал что-то знакомое в его силуэте. Что-то потаенно знакомое, до
противности. В кабинете начальника станции почти не было мебели. Некто,
наверняка со злым умыслом, позаботился лишь о трех вещах - о письменном столе,
стуле и висячей лампе. Еще там был человек. Он сидел опершись локтями о стол,
спрятав лицо в ладонях. Весь его облик говорил о безмерной усталости или о
том, что его мысли где-то далеко. Мне почудилось, что глаза у него открыты.
Я опасливо кашлянул раза два-три.
- Простите! - услышал свой изменившийся голос.
И подошел ближе.
Человек не шелохнулся, даже не взглянул на меня. Я пробормотал, что, мол,
не хотел бы его беспокоить, но мне необходимо узнать, когда будет обратный
поезд в Буэнос-Айрес. Никакого ответа. Я снова, уже громче и решительнее...
Полное молчание. Надо же, подумал я с досадой, назначить начальником станции
совершенно глухого человека! Какое неуважение к пассажирам! И, осмелев, ткнул
его в спину кончиком пальца. Ну хоть бы что! Закипая (я человек крайне
вспыльчивый, друзья это знают), я повторил вопрос да еще дернул его за плечо,
и не раз. Вот тогда - да! Тогда он опустил руки и, посмотрев на меня
утомленным взглядом, сказал:
- Да вы - безумец!
Его лицо - тут я вспомнил полицейского - было таким же, как у того
печального человека. Я сразу все понял и не слишком удивился. А он, прежде чем
спрятать навсегда лицо в ладонях, сказал:
- Ну нет такого поезда. Разве не ясно?
Я вышел на перрон и увидел вдалеке хвост поезда, который привез меня сюда.
Я страшно любил большие вокзалы. Знаю, знаю - звучит дико, но я любил их,
хоть там и всегда грязно, всегда шумно, а уж какие разыгрываются сцены - слов
нет.
Поезда прибывают и отправляются торжественно, с грохотом, в котором таится
предвестие катастрофы, а у меня это вызывало восторг чуть ли не эротического
свойства и еще острое желание куда-то уехать. При виде вокзала я сразу
вспоминал (или воображал) какой-нибудь далекий притаенный городок, едва
различимый в ночной полутьме ск
