Кейн Генри - Кровавый Триптих
ГЕНРИ КЕЙН
КРОВАВЫЙ ТРИПТИХ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Бег на длинную дистанцию
Дистанция была немалая - от пляжного жезлонга до операционного стола,
но я покрыл эту дистанцию - и дня не прошло. Дистанция была немалая - от
яркого солнца, мирной голубизны бассейна, бездонной лазури чистого высокого
неба до прокуренного подвального бара в Гринвич-виллидж, до молодой леди по
имени Рози - почти столь же нагой, сколь нагим был автоматический пистолет
в её руке, до перестрелки в гараже на Девятой авеню, когда мне пришлось
прикрываться трупом, точно щитом, до амбала по имени Зигги, который
выпускал в меня одну за другой пули и некоторые из них попали в цель; до
крови и грязи и мерзкого смрада смерти. Немалая была дистанция, но я
пробежал её - все тем же летним днем.
Вечеринка накануне того дня протекала в лучших традициях нью-йоркских
пирушек. Это был банкет по случаю премьеры нового мюзикла, устроенный
продюсером (и его сворой ангелочков) в шестнадцатикомнатном особняке на
Западной Сентрал-Парк-стрит, - один из тех банкетов, который как правило
развивается по одному из двух сценариев: удачно или обнадеживающе.
На обнадеживающих вечеринках царит атмосфера скабрезного веселья в то
время как сердца главного режиссера, продюсера и ангелочков в унисон
тревожно екают в паузах между скучнейшими речами о финансовых проблемах
театра, ибо все они с нетерпением ожидают двух часов ночи - времени "Ч",
когда появляются утренние выпуски "Таймс" и "Трибюн" - в отчаянной надежде,
что театральные критики, по мановению волшебной палочки, либо по
необъяснимому капризу настроения, либо по здравому размышлению превратят
заготовленную ими сухую жвачку в воздушное сахарное суфле. Обычно такого
рода приемы внезапно комкаются сразу же после прибытия газет с рецензиями.
Но довольно об этом.
Вечеринки же удачные совсем иного рода. Тут царит подлинный дух
веселья. Главный режиссер, продюсер и ангелочки рано или поздно (скорее
рано) достигают состояния нирваны, что в просторечии именуется "упиться в
сосиску". Тут никто не ждет рецензий. Улюлюканье и возгласы безумствующих
гостей сами по себе являются рецензиями. Нескончаемые требования вновь и
вновь поднять занавес сами по себе являются рецензиями. Тут никто не
чувствует никакой неловкости или скованности. Успех тут столь же очевиден,
как беременность в летнюю пору. Общее веселье заразительно. Банкет
достигает кульминации. Шампанское льется рекой, как и положено шампанскому,
виски - как и положено виски, а коктейли "водка-мартини" с однообразной
регулярностью превращают гостей в бездыханные манекены, завалившиеся за
стул или диван. Сюда собирается весь город - от фамильярных официантов
ресторана "Линди" до печального мэра, бубнящего о неминуемой забастовке
водителей городких автобусов.
Вот они какие, нью-йоркские веселые вечеринки. Каковой была та, куда
пригласили меня.
Все были веселы - кроме меня. А виной всему была как всегда девушка (и
я безнадежно, беспомощно, безжизненно пожимаю плечами).
Смуглая, с глубоким свежим загаром. Блондинка с блестящими губами.
Высокая, с отличной фигурой. Глаза голубые и сияющие, рот красный и
сияющий, золотые волосы тоже сияли. Она была в едва прикрывавшем её нагое
тело черном платье из искристого атласа, строгого покроя, без всяких там
финтифлюшек, плотно облегавшем фигуру. Платье начиналось где-то на середине
её загорелой груди и доходило до икр. Ее стройные ноги были облачены в
черные нейлоновые чулки. Наряд завершали черные туфли на высоких каблу
