Кинг Стивен - Дом На Повороте
Стивен КИНГ
ДОМ НА ПОВОРОТЕ
Новая Англия ждет снега, который выпадет не раньше, чем через четыре
недели. Сквозь заросли травянистой амброзии и золотарника местами проглядывает
осенняя почва. Кюветы, протянувшиеся вдоль дорог, полны опавших листьев, небо
постоянно серое, и стебли кукурузы стоят рядами, склонившись друг к другу,
подобно солдатам, сумевшим найти фантастический способ умереть стоя. Горы
тыкв, подгнивших с нижней стороны, навалены у сумрачных сараев, и их запах
похож на дыхание старух. В это время года не жарко и не холодно. Ветер
беспрестанно проносится по голым полям под белесыми небесами, где птицы
стаями, похожими на уголки сержантских нашивок, летят к югу. Ветер сдувает
пыль с мягких обочин проселочных дорог, образуя танцующие вихри, разделяет
жнивье, словно расческа пробор в волосах, и проникает в старые автомобили,
стоящие на задних дворах без колес, на срубленных пеньках.
Дом Ньюаллов на городском шоссе № 3 навис над той частью Касл-Рока,
которая зовется Бендом. Непонятно почему, но представить себе, что с этим
домом может быть связано что-то хорошее, невозможно. У него умирающий вид, что
только отчасти можно объяснить облупившейся краской на стенах. Лужайка перед
ним покрыта глыбами высохшей земли, которым надвигающийся мороз придаст еще
более гротескные формы.
Тонкая струйка дыма поднимается из трубы над лавкой Брауни, что у подножия
холма. Когда-то Бенд был довольно важной частью Касл-Рока, но это время кануло
в небытие одновременно с окончанием корейской войны. В старой открытой
раковине для оркестра двое малышей Брауни гоняют между собой красную пожарную
машинку. Их лица, алые и бледные, почти стариковские, руки, кажется, Раздают
воздух, когда они толкают друг другу автомобиль, останавливаясь порой лишь для
того, чтобы вытереть сопливые носы.
В лавке председательствует Харли Макиссик, круглый и краснолицый, а старый
Джон Клаттербак и Ленни Партридж сидят у печи, положив на нее ноги. Пол
Корлисс стоит, опершись о стойку. В лавке извечный запах - пахнет салями и
липкой бумагой от мух, кофе и табаком, потом и темно-коричневой кока-колой,
перцем, гвоздикой и тонизирующим средством для волос "О'Делл", с виду похожим
на семенную жидкость и превращающим волосы в произведения скульптуры.
Засиженный мухами плакат 1986 года, рекламирующий ужин из вареных бобов, все
еще приклеен углом к окну рядом с еще одним плакатом, объявляющим о приезде
Кена Корривью на ярмарку графства Касл 1984 года. Свет и жара почти десять лет
трудились над ним, и теперь Кен Корривью (ушедший из музыкального мира кантри
по крайней мере половину этого срока назад и ныне торгующий "фордами" в
Чемберлене) выглядит одновременно выцветшим и прожаренным. В задней части
лавки стоит огромная мороженица, привезенная из Нью-Йорка в 1933 году, и
повсюду ощущается неопределенный, но характерный запах кофейных зерен.
Старики следят за детьми и переговариваются тихими прерывистыми голосами.
Джон Клаттербак, чей внук Энди этой осенью находится в немыслимом запое,
говорит об участке города, засыпаемом привозной землей. По его мнению,
привозной грунт пахнет как бродяга жарким летом. Никто с ним не спорит - это
правда, но особого интереса к этой теме не проявляется - сейчас не лето, а
осень, и тепло от огромной печи на мазуте расслабляет Термометр Уинстона за
стойкой показывает почти двадцать восемь градусов по Цельсию. На лбу
Клаттербака, над левой бровью, видна огромная вмятина - след автокатастрофы,
случившейся в 1
