Колин Владимир - Снега Арарата
ВЛАДИМИР КОЛИН
СНЕГА АРАРАТА
Перевод с румынского ЕЛЕНЫ ЛОГИНОВСКОЙ
- Каждый раз, вступая в эту долину, я вспоминаю гравюры Дорэ, - сказал
Гурген.
- Дантовский ад, - шепнул я, глядя на скалистое ущелье, меж каменных
стен которого узкой белой лентой вилась дорога.
Осень рассыпала золотые и кровавые блики по вулканическим бастионам
циклопов. Наша машина мчалась среди них, как броневик иной эпохи. Чтобы
защитить свою крепость, гиганты вздымали над машиной огромные булыжники, но
не успевали их обрушить: машина проносилась мимо, и камни нависали над
шоссе как тщетная и бессмысленная угроза. Время от времени огромное плечо
вдруг выступало из камня скалы, и я воображал себе циклопов, навеки
заточенных в горе. Их отчаянные попытки освободиться приводили лишь к
образованию глубоких щелей, из которых, как сигнал обреченной на угасание
жизни, тянулись худосочные побеги сорняков. Иногда сухой и извивающийся,
как веревка, ствол соединял две скалы, повисшие в удивительном равновесии,
и я искал руку, способную поднять эти огромные гантели. И, наконец,
обнаруживал ее в другой скале, окаменевшую в своем бесплодном порыве много
тысячелетий тому назад.
Тогда я устремлял свой взгляд вперед, туда, где, теряясь вдали, синела
узкая полоска прозрачного, как воды Севана, неба.
- Притормози, - сказал Гурген, и нажимая на педаль, я почувствовал,
как вместе с машиной замедляется мой собственный пульс.
Некоторые считают, что я просто притворяюсь. Мои медленные движения
кажутся им надуманными, навязывающими какой-то тайный смысл, и я помню, что
даже Гурген сказал мне однажды: - Черт возьми, Мегер, ты обыгрываешь даже
самые обыкновенные реплики! Твоя манера - эта легкая дрожь ресницами -
превращает в волнующую тайну самое обычное приветствие ...
Но со временем он понял, что я делаю это ненарочно. Слова звучат в
мире моей тишины, превращаясь в тончайшие импульсы, словно мое тело -
инструмент, в котором звуки продолжают вибрировать и тогда, когда
произнесенные мною или другими слоги перестают звучать в воздухе. Если я
двигаюсь медленно - это лишь потому, что я переношу эти отзвуки...
Итак, я притормозил, поняв, что мы приближаемся к означенному месту.
Гурген изучал правую стену, от которой нас отделяла лента воды. Ее журчания
мы не слышали, так как река текла значительно ниже уровня шоссе, и лишь
верхушки прибрежных деревьев выдавали ее присутствие. Но эта тихая
терпеливая река выкопала глубокую долину, проложив себе русло среди
вулканических массивов, преодолев даже прочную черноту обсидиана.
- Стой! - крикнул Гурген.
Я затормозил, и мы оба качнулись на сиденье. Мы только что оставили за
собой плоскую скалу, окаймленную изгибом реки - что-то вроде натуральной
платформы, возвышающейся над руслом. Я обрадовался, так как иначе не знал
бы, куда поставить машину: узкое ущелье с трудом позволяло проехать лишь
двум повозкам. Я развернулся и поставил машину на платформе. Когда мы
выходили, ее дверцы сухо стукнули, и на этот стук откликнулось многократное
эхо долины.
Гурген потянулся, расправляя затекшие мускулы, потом крикнул: -
Э-э-э-эй!-и оглянулся, проверяя, откуда несется эхо.
- Брось! -сказал я, хватая его за руку и указывая на огромный архитрав
- каменный навес, повисший прямо над нашими головами. Мы находились здесь,
в дантовском ущелье, именно потому, что такой вот каменный блок сорвался со
своего места несколько дней тому назад.
Я привожу эти подробности для того, чтобы вы поняли, как все это для
нас обычно. Гург
