Конан Дойл Артур - Человек На Четвереньках
Артур Конан Дойл
Человек на четвереньках
Мистер Шерлок Холмс всегда придерживался того мнения, что мне следует
опубликовать поразительные факты, связанные с делом профессора Пресбери, для
того хотя бы, чтобы раз и навсегда положить конец темным слухам, которые лет
двадцать назад всколыхнули университет и до сих пор повторялись на все лады в
лондонских научных кругах. По тем или иным причинам, однако, я был долго лишен
такой возможности, и подлинная история этого любопытного происшествия так и
оставалась погребенной на дне сейфа вместе с многими и многими записями о
приключениях моего друга. И вот мы, наконец, получили разрешение предать
гласности обстоятельства этого дела, одного из самых последних, которые
расследовал Холмс перед тем, как оставить практику. Но и теперь еще, делая их
достоянием широкой публики, приходится соблюдать известную сдержанность и
осмотрительность.
Как-то воскресным вечером, в начале сентября 1903 года, я получил от
Холмса характерное для него лаконическое послание: "Сейчас же приходите, если
можете. Если не можете, приходите все равно. Ш. X.".
У нас с ним в ту пору установились довольно своеобразные отношения. Он был
человек привычек, привычек прочных и глубоко укоренившихся, и одной из них
стал я. Я был где-то в одном ряду с его скрипкой, крепким табаком, его дочерна
обкуренной трубкой, справочниками и другими, быть может, более
предосудительными привычками. Там, где речь шла об активных действиях и ему
нужен был товарищ, на выдержку которого можно более или менее спокойно
положиться, моя роль была очевидна. Но для меня находилось и другое
применение: на мне он оттачивал свой ум, я как бы подстегивал его мысль. Он
любил думать вслух в моем присутствии. Едва ли можно сказать, что его
рассуждения были адресованы мне - многие из них могли бы с не меньшим успехом
быть обращены к его кровати, - и тем не менее, сделав меня своей привычкой, он
стал ощущать известную потребность в том, чтобы я слушал его и вставлял свои
замечания. Вероятно, его раздражали неторопливость и обстоятельность моего
мышления, но оттого лишь ярче и стремительней вспыхивали догадки и заключения
в его собственном мозгу. Такова была моя скромная роль в нашем дружеском
союзе.
Прибыв на Бейкер-стрит, я застал его в глубоком раздумье: он сидел в своем
кресле, нахохлившись, высоко подняв колени, и хмурился, посасывая трубку. Ясно
было, что он поглощен какой-то сложной проблемой. Он знаком пригласил меня
сесть в мое старое кресло и в течение получаса ничем более не обнаруживал, что
замечает мое присутствие. Затем он вдруг встряхнулся, словно сбрасывая с себя
задумчивость, и с обычной своей иронической улыбкой сказал, что рад вновь
приветствовать меня в доме, который когда-то был и моим.
- Надеюсь, вы извините мне некоторую рассеянность, милый Уотсон, -
продолжал он. - За последние сутки мне сообщили довольно любопытные факты,
которые, в свою очередь, дали пищу для размышлений более общего характера. Я
серьезно подумываю написать небольшую монографию о пользе собак в сыскной
работе.
- Но позвольте, Холмс, что же тут нового? - возразил я. - Ищейки,
например...
- Нет-нет, Уотсон, эта сторона вопроса, разумеется, очевидна. Но есть и
другая, куда более тонкая. Вы помните, быть может, как в том случае, который
вы в вашей сенсационной манере связали с Медными буками, я смог, наблюдая за
душевным складом ребенка, вывести заключение о преступных наклонностях его в
высшей степени солидного и положительного р
