Кортасар Хулио - Цирцея
Хулио Кортасар
Цирцея
(Из книги "Зверинец")
И, поцеловав ее в губы, я взял яблоко из ее рук. Но стоило
мне надкусить его, как перед глазами у меня все закружилось,
ноги подкосились, и я почувствовал, как, с треском ломая тесно
сплетенные ветви, я неудержимо падаю вниз, и увидел белые лица
мертвецов, приветствовав-ших меня из ямы.
Данте Габриэль Россетти.
"Яма в саду".
Казалось бы, какое ему теперь дело, и все же в этот раз
его больно кольнули и эти шушуканья, прерываемые на полуслове,
и угодливое лицо матушки Седесте, сплетничающей с тетей Бебе, и
недоверчивая, брезгливая гримаса отца. Начала девица сверху, с
этой своей манерой медленно, по-коровьи ворочать головой и
смаковать каждое слово, будто перекатывая во рту жвачку. За ней
- девчонка из аптеки: "Конечно, я в это не верю, но если это
правда, - какой ужас!" - и даже дон Эмилио, всегда сдержанный
и аккуратный, как его карандаши и блокноты в гуттаперчивых
обложках. Все они говорили о Делии Маньяра, стараясь держаться
в рамках приличия, не до конца уверенные, что все могло быть
именно так, но Марио чувствовал, как злость волной поднимается
в нем, заливая краской щеки. Он вдруг возненавидел всех своих
домашних и пережил бессильный порыв - уйти, зажить
самостоятельно. Он никогда не любил их, и только родство и
страх остаться одному удерживали его возле матери и братьев. С
соседями он был прям и груб: дона Эмилио послал к чертям, как
только тот снова решил пуститься в комментарии. С девицей
сверху перестал здороваться, хотя такую разве чем проймешь. А
по пути с работы, не скрываясь, у всех на виду, заходил в дом к
Маньяра, а иногда дарил коробку карамели или книгу девушке,
погубившей двух своих женихов.
Я плохо помню Делию, помню только, что она была блондинка,
с тонкими чертами лица, медлительная (впрочем, мне было тогда
двенадцать лет, а в этом возрасте время и весь мир кажутся
медлительными), носившая светлые платья с широкими
резвевающимися подолами. Одно время Марио думал, что люди так
ненавидят Делию за ее изящество, элегантность. Он так и сказал
матушке Седесте: "Все вы ее ненавидите, потому что она не такое
быдло, как вы и как я сам", - и даже не вздрогнул, когда мать
замахнулась на него полотенцем. После того раза наступил полный
разрыв: его сторонились, белье стирали как бы из одолжения, а
когда по воскресеньям уезжали в Палермо или на пикник, попросту
ничего ему не говорили. Тогда Марио шел к дому Делии и, встав
под ее окном, бросал камешек. Иногда она выходила, а иногда
только слышался ее смех, немного ехидный и не оставляющий
никаких надежд.
После знаменитого боя между Фирпо и Демпси в каждой семье
бушевали страсти, было пролито немало слез, после чего
наступило затишье, меланхоличное, почти колониальное. Маньяра
переехали, жили теперь через несколько кварталов, а в Альмагро
это много значит, и теперь уже другие соседи стали третировать
Делию, а в Виктории и Кастро Баррос, наоборот, забыли про нее,
и Марио по-прежнему виделся с ней два раза в неделю, когда
возвращался из банка. Тем временем настало лето, и Делии иногда
хотелось прогуляться; тогда они шли в какую-нибудь кондитерскую
на Ривадавия или сидели на площади Онсе. Марио исполнилось
девятнадцать, а скоро и Делия, по-прежнему не снимавшая траура,
невесело отметила двадцать два года.
Старики Маньяра считали, что носить траур по жениху это уж
чересчур, да и Марио, пожалуй, предпочел бы, чтобы Делия
хранила свое горе про себя. Ему было тяжело видеть печальную
у
