Лавкрафт Говард Филипс - Нъярлатотеп
Говард Лавкрафт
Нъярлатотеп
Нъярлототеп... крадущийся хаос... я последний... я произнесу в звучной
пустоте...
Уже прошли месяцы и я не могу вспомнить точно, когда все это началось.
Общее напряжение было ужасно. К сезону политических и социальных сдвигов
добавилось странное и тягостное понимание ужасной физической опасности,
опасности широкораспространенной и всеохватывающей, опасности, что можно
представить лишь в ужаснейшем из ночных кошмаров. Я помнил: люди расхаживали с
бледными, озабоченными лицами, и шептали предупреждения и пророчества, что
позже не смели повторить или признать, что слышали. Чувство ужасной вины
зависло над землей, и вне пропасти меж звезд проносились холодные течения,
заставлявшие людей дрожать в темных и пустынных местах. Демоническое изменение
коснулись даже течения времен года - осенняя жара, запаздывая, внушала
опасения, и все чувствовали, что мир и, возможно, вселенная вышла из-под
контроля известных богов или сил тех богов или сил, что неизвестны.
И тогда Нъярлототеп вышел из Египта. Кто он, никто не знал, только был он
древних туземных кровей и походил на фараона. Феллахи падали ниц, завидев его,
хотя никто не мог сказать почему. Нъярлототеп говорил, что восстал сквозь тьму
двадцати семи веков, и что голоса не с этой планеты доступны его слуху. В
земли цивилизации пришел Нъярлототеп, смуглый, стройный и зловещий. Приобретая
странные инструменты из стекла и металла, он создавал из них инструменты еще
более странные. Он говорил в основном о науках - электричестве и психологии -
и демонстрировал власть, вызывавшую призраков, и слава его разрасталась
чрезмерно. Люди советовали друг другу увидеть Нъярлототепа и содрогнуться. И
где Ньярлототеп проходил, спокойствие исчезало, разорванное криками
привидений. Никогда ранее крики привидений не были общественным бедствием, но
теперь мудрые люди почти жаждали лишиться сна в краткие часы, в которые вопли
города должно быть ужасно беспокоили как бледную, жалкую луну, тускло
светившую над зелеными водами, скользившими под мостом так и старые колокольни
крошащиеся под уставшим небом.
Я помню, как Нъярлототеп вошел в мой город - огромный, древний, ужасный
город неисчисленных преступлений. Мои друзья рассказывали мне о нем, о
прелести и обольщении его откровений, и я горел жаром исследования этих
величайших таинств. Мои друзья говорили, что они ужасны и поразительны,
стократно превосходя самое яркое из видений моего лихорадочного бреда; что там
на экране в полутемной комнате появивлялись пророчества, которое никто кроме
Нъярлототепа не смел толковать. И я слышал повсюду намеки, что те, кто
познакомился с Нъярлототепом, видят знамения, которых прочие не замечают.
Стояла жаркая осень, я шел с беспокойными толпами сквозь ночь увидеть
Нъярлототепа, шел сквозь душную ночь, вверх по бесконечной лестнице в душную
комнату. И тайно следя за экраном, я видел закутанные фигуры среди руин и
желтые злые лица, выглядывающие из-за павших монументов.
И я видел - мир сражается против тьмы, против волн разрушения первичного
космоса, кружась, вспениваясь, биясь вокруг тускнеющего, остывающего солнца.
Тогда искры поразительно заиграли вокруг головы наблюдателя, и волосы встали
дыбом, и после тени, слишком причудливые, чтобы я мог описать, самовольно
ворвались в голову наблюдателя. И когда, я, тот, кто смотрел на происходящее
холодно и недоверчиво, пробормотал дрожащий протест: "жульничество" и,
кажется, "статическое электричество", и Нъярлототеп
