Манн Генрих - Богини 2
МИНЕРВА
Генрих МАНН
Анонс
Любовь... и только любовь! Вот основная идея трилогии знаменитого немецкого романиста. Блистательные, колоритные исторические сцены конца 19-го века, тайные дворцовые интриги - и на фоне этого разворачивается полная любви и приключений жизнь главной героини романов герцогини Виоланты Асси.
I
Проперция Понти прибыла в Венецию. Герцогиня давала в честь нее празднество. Это было в мае 1882 года.
Подъехала гондола скульпторши: весть об этом облетела весь дом. Он был уже полон гостей, и все бросились ко входу. Герцогиня с трудом достигла лестницы. Впереди нее шел Якобус Гальм с одним из своих друзей, господином Готфридом фон Зибелинд, и прокладывал ей дорогу.
Сан-Бакко следовал за ней с графом Долан, венецианским патрицием. Граф сказал:
- Я никогда не покидал Венеции. Словом "никогда" я хочу сказать, что мои отлучки не стоят того, чтобы говорить о них. Но ни во времена немцев, ни позднее я не видел подобного празднества.
Я думаю, нечто подобное видел только великий Паоло, да и то лишь оставаясь наедине со своим полотном.
Герцогиня обернулась.
- Я думаю, граф, что и мы наедине со своим полетном. Празднества в Венеции! В последний год австрийского владычества в этот дворец было завезено триста карточек.
После моего переселения сюда я не сделала и пятидесяти визитов. Но я пригласила бы своих поставщиков и опустошила бы отели, чтобы наполнить свои залы гостями!
- Ага! - воскликнул Долан. - Каждый человек - только мазок для нашего полотна.
По его дряблой коже скользнул нежный румянец. Он был мал ростом, лыс, и лицо у него было безбородое, худое, изможденное.
Голова со слабым подбородком и длинным, подвижным носом покачивалась на бессильной шее; убогая, некрасивая и голая выглядывала она из чересчур широкого платья. Такому знатоку и ценителю форм и красок, как Долан, следовало бы быть очень недовольным всем этим. Но углы его узких губ были сладко приподняты кверху и окружены самодовольными морщинками, а черные глаза глядели из-под тяжелых век, как будто заглядывая в чужие души с враждебным - и в то же время счастливым выражением.
Господин фон Зибелинд волочил за собой одну ногу; голос у него тоже был тягучий.
- Слишком пышно! - вздохнул он. - Меня это угнетает.
Якобус внимательно посмотрел на него. Его красный, весь в коричневых точках, лоб под светло-белокурыми волосами был покрыт потом. Красновато-карие блестящие глаза обводили взглядом все вокруг: тяжелый потолок из золотых листьев, казалось, шумевших под снопами света, - увитые венками головы диких зверей, сверкающие и грозные, - стены, полные больших, холодных или похотливых тел, царивших над всеми, кто смотрел на них.
- У вас опять момент слабости, - сказал художник. - Тем не менее вам когда-нибудь поставят в этом доме памятник, мой милый Зибелинд. Все это не было бы так великолепно, если бы не ваше уменье делать находки.
И он провел рукой по фигуре нагой, шествующей женщины, выделявшейся на лиловой вышивке павлиньих перьев.
- Только эта Фама? - сказал Зибелинд. - Покажите мне и нагую Юдифь, вон там, напротив: воплощенное кощунство. Покажите мне нагого мальчика, ловящего мяч, нагого фокусника, стоящего на руках, нагую женщину на спине этого грязного кентавра...
Все это, да и не только это, я разыскал в самых пыльных углах, под мостами, в шестых этажах и под землей. Поразительное уменье делать находки, совершенно верно, мой милый. У меня нюх, как у прокурора на моей родине или у консисторского советника.
От меня нагота не укроется! Я бросаюсь на нее,
