Манн Генрих - Минерва (Богини, Или Три Романа Герцогини Асси - 2)
Генрих Манн
Трилогия "Богини,
или
Три романа герцогини Асси"
Книга 2
Минерва
Любовь... и только любовь! Вот основная идея трилогии знаменитого
немецкого романиста. Блистательные, колоритные исторические сцены конца
19-го века, тайные дворцовые интриги - и на фоне этого разворачивается
полная любви и приключений жизнь главной героини романов герцогини Виоланты
Асси.
I
Проперция Понти прибыла в Венецию. Герцогиня давала в честь нее
празднество. Это было в мае 1882 года.
Подъехала гондола скульпторши: весть об этом облетела весь дом. Он был
уже полон гостей, и все бросились ко входу. Герцогиня с трудом достигла
лестницы. Впереди нее шел Якобус Гальм с одним из своих друзей, господином
Готфридом фон Зибелинд, и прокладывал ей дорогу. Сан-Бакко следовал за ней с
графом Долан, венецианским патрицием. Граф сказал:
- Я никогда не покидал Венеции. Словом "никогда" я хочу сказать, что
мои отлучки не стоят того, чтобы говорить о них. Но ни во времена немцев, ни
позднее я не видел подобного празднества. Я думаю, нечто подобное видел
только великий Паоло, да и то лишь оставаясь наедине со своим полотном.
Герцогиня обернулась.
- Я думаю, граф, что и мы наедине со своим полетном. Празднества в
Венеции! В последний год австрийского владычества в этот дворец было
завезено триста карточек. После моего переселения сюда я не сделала и
пятидесяти визитов. Но я пригласила бы своих поставщиков и опустошила бы
отели, чтобы наполнить свои залы гостями!
- Ага! - воскликнул Долан. - Каждый человек - только мазок для нашего
полотна.
По его дряблой коже скользнул нежный румянец. Он был мал ростом, лыс, и
лицо у него было безбородое, худое, изможденное. Голова со слабым
подбородком и длинным, подвижным носом покачивалась на бессильной шее;
убогая, некрасивая и голая выглядывала она из чересчур широкого платья.
Такому знатоку и ценителю форм и красок, как Долан, следовало бы быть очень
недовольным всем этим. Но углы его узких губ были сладко приподняты кверху и
окружены самодовольными морщинками, а черные глаза глядели из-под тяжелых
век, как будто заглядывая в чужие души с враждебным - и в то же время
счастливым выражением.
Господин фон Зибелинд волочил за собой одну ногу; голос у него тоже был
тягучий.
- Слишком пышно! - вздохнул он. - Меня это угнетает.
Якобус внимательно посмотрел на него. Его красный, весь в коричневых
точках, лоб под светло-белокурыми волосами был покрыт потом.
Красновато-карие блестящие глаза обводили взглядом все вокруг: тяжелый
потолок из золотых листьев, казалось, шумевших под снопами света, - увитые
венками головы диких зверей, сверкающие и грозные, - стены, полные больших,
холодных или похотливых тел, царивших над всеми, кто смотрел на них.
- У вас опять момент слабости, - сказал художник. - Тем не менее вам
когда-нибудь поставят в этом доме памятник, мой милый Зибелинд. Все это не
было бы так великолепно, если бы не ваше уменье делать находки.
И он провел рукой по фигуре нагой, шествующей женщины, выделявшейся на
лиловой вышивке павлиньих перьев.
- Только эта Фама? - сказал Зибелинд. - Покажите мне и нагую Юдифь, вон
там, напротив: воплощенное кощунство. Покажите мне нагого мальчика, ловящего
мяч, нагого фокусника, стоящего на руках, нагую женщину на спине этого
грязного кентавра... Все это, да и не только это, я разыскал в самых пыльных
углах, под мостами, в шестых этажах и под землей. Поразительное уменье
делать находки, совершенно верно, мой милый. У меня нюх, как у прокурора
