Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Маркес Габриэль Гарсиа - Недобрый Час


Габриэль Гарсиа Маркес
Недобрый час
Роман.
Составление и перевод Р.Рыбкина.
I
Падре Анхель величественно приподнялся и сел. Костяшками пальцев потер
веки, откинул вязаную москитную сетку и, по-прежнему сидя на голой циновке,
задумался ровно на столько времени, сколько нужно, чтобы почувствовать, что
ты жив, и вспомнить, какой сегодня день и какие святые на него приходятся.
"Вторник, четвертое октября", - и сказал вполголоса:
- Святой Франциск Ассизский.
Не умывшись и не помолившись, падре оделся. Большой, краснощекий,
монументальной статью похожий на укрощенного быка, он и двигался, как
укрощенный бык, неторопливо и печально. Пройдясь пальцами по пуговицам
сутаны с тем же ленивым вниманием, с каким, садясь играть, пробегают
пальцами по струнам арфы, он вынул засов и отворил дверь в патио. Туберозы
под дождем напомнили ему слова песни.
- "От слез моих разольется море", - произнес он с вздохом.
Спальню соединяла с церковью замощенная неплотно пригнанными каменными
плитами крытая галерея, по сторонам которой стояли ящики с цветами. Между
плит пробивалась октябрьская трава. Прежде чем направиться в церковь, падре
Анхель зашел в уборную. Обильно помочился, стараясь не вдыхать аммиачный
запах, такой сильный, что слезились глаза. Выйдя оттуда в галерею, вспомнил:
"Меня унесет в твои грезы". Входя в узкую заднюю дверь церкви, он в
последний раз почувствовал аромат тубероз.
В самой церкви пахло затхлостью. Неф был длинный, тоже вымощенный
неплотно пригнанными каменными плитами, с выходом на площадь. Падре Анхель
пошел прямо в звонницу. Увидев высоко над головой гири часов, подумал, что
завода хватит еще на неделю. Его атаковали москиты. Яростно хлопнув себя по
затылку, он раздавил одного и вытер руку о веревку колокола. Потом услыхал
над головой утробный скрежет сложного механизма, а вслед за ним - глухие,
глубокие пять ударов, по числу наступивших часов, раздавшиеся как будто у
него в животе.
Он подождал, пока затихнет эхо последнего удара, а потом схватил
веревку, намотал ее на руку и самозабвенно ударил в треснувшую медь
колоколов. Ему исполнился шестьдесят один год. Звонить в колокола каждый
день в его возрасте было уже трудно, но все же прихожан на мессу он созывал
всегда сам, и усилия, которые для этого требовались, только укрепляли его
дух.
Колокола еще звонили, когда Тринидад, сильно толкнув с улицы входную
дверь, приоткрыла ее и вошла. Она направилась в угол, где накануне вечером
поставила мышеловки. Мертвые мыши, которых она увидела, вызвали в ней
одновременно радость и отвращение.
Открыв первую мышеловку, она двумя пальцами взяла мышь за хвост и
бросила ее в большую картонную коробку. Падре Анхель отворил входную дверь
до конца.
- Добрый день, падре, - поздоровалась Тринидад.
Но его красивый баритон не отозвался. Безлюдная площадь, спящие под
дождем миндальные деревья, весь городок, неподвижный в безрадостном
октябрьском рассвете, пробудили в нем ощущение одиночества. Однако, когда
уши его привыкли к шуму дождя, ему стал слышен с противоположной стороны
площади кларнет Пастора, звучавший чисто, но как-то призрачно. Только после
этого ответил он на приветствие и добавил:
- С теми, кто пел серенаду, Пастора не было.
- Не было, - подтвердила Тринидад, наклоняясь коробке с мертвыми
мышами. - Он был с гитаристами.
- Часа два распевали какую-то глупую песенку, - сказал падре. - "От
слез моих разольется море" - так, кажется?
- Это новая песня Пастора, - сказала Тринидад.
Падре стоял





Содержание раздела