Маркес Габриэль Гарсиа - Осень Патриарха
Габриэль Гарсия Маркес
Осень патриарха
На исходе недели стервятники-грифы разодрали металлические оконные сетки,
проникли через балкон и окна в президентский дворец, взмахами крыльев
всколыхнули в дворцовых покоях спертый воздух застоявшегося времени, и в
понедельник на рассвете город очнулся наконец от векового летаргического сна,
в который он был погружен вместе со всем своим превращенным в гниль величием;
только тогда мы осмелились войти, и не было нужды брать приступом обветшалые
крепостные стены, к чему призывали одни, самые смелые, или таранить дышлами
воловьих упряжек парадный вход, как предлагали другие, ибо стоило лишь
дотронуться, как сами собой отворились бронированные ворота, которые в
достославные для этого здания времена устояли под ядрами Уильяма Дэмпира, и
вот мы шагнули в минувшую эпоху и чуть не задохнулись в этом огромном,
превращенном в руины логове власти, где даже тишина была ветхой, свет зыбким,
и все предметы в этом зыбком, призрачном свете различались неясно; в первом
дворе, каменные плиты которого вздыбились и треснули под напором чертополоха,
мы увидели брошенное где попало оружие и снаряжение бежавшей охраны, увидели
длинный дощатый стол, уставленный тарелками с гниющими остатками воскресного
обеда, прерванного паникой, увидели мрачное полутемное строение, где некогда
размещалась канцелярия, а в нем - яркие ядовитые грибы и бледные смрадные
цветы, проросшие из груды нерассмотренных дел, прохождение которых длилось
медленнее самой бездарной жизни; а еще мы увидели в этом дворе поставленную на
возвышение купель, в которой крестились пять поколений обитателей этого
дворца, и увидели в глубине двора допотопную вице-королевскую конюшню,
превращенную в каретный сарай, и в нем, среди туч моли, мы увидели карету
эпохи Великого Шума, крытую повозку времен Чумы, выезд года Кометы, похоронные
дроги времен Прогресса в рамках порядка, сомнамбулический лимузин Первого Века
Мира, и все это было в приличном состоянии и выкрашено в цвета национального
флага, хотя и покрыто грязью и паутиной; в следующем дворе за железной оградой
цвели розы, серебристые, словно припорошенные лунной пылью; под сенью этих роз
в былые, славные для этого дворца времена спали прокаженные; розовые кусты так
разрослись без присмотра, что заполонили все кругом; воздух был напоен запахом
роз, однако к нему примешивалось зловоние, исходящее из глубин сада, а к этому
зловонию примешивался смрад курятника, смрад коровьих испражнений, а также
смрад солдатской мочи - солдаты испокон веку справляли малую нужду у стены
колониальной базилики, превращенной в молочную ферму; пробираясь сквозь
удушливый розовый кустарник, мы вышли к арочной веранде, уставленной горшками
с гвоздиками, махровыми астрами и анютиными глазками; это была веранда
курятника для его женщин, и, судя по грудам разного валявшегося здесь барахла
и количеству швейных машин, можно было предположить, сколько женщин обитало в
этом бараке, - не менее тысячи с кучей детей-недоносков каждая; мы увидели
мерзость запустения на кухнях, увидели сгнившее в корытах белье, увидели
разверстый сток нужника, общего для солдат и женщин; увидели вавилонские ивы,
привезенные из Малой Азии в гигантских кадках с тамошней землей, - сизые,
словно покрытые изморозью ивы, а за ивами предстал перед нами его дворец, его
дом, огромный, угрюмый, - сквозь оконные проемы, жалюзи с которых были
сорваны, все еще влетали и вылетали грифы; нам не пришлось взламывать двери,
они расп
