Маркес Габриэль Гарсиа - За Любовью Неизбежность Смерти
Габриэль Гарсия Маркес
За любовью неизбежность смерти
Когда сенатор Онесимо Санчес встретил женщину своей судьбы, до смерти ему
оставалось шесть месяцев и одиннадцать дней. Он увидал эту женщину в
Наместничьих Розах, селении, подобном двуликому Янусу; ночью оно давало приют
приплывающим издалека кораблям контрабандистов, зато при свете дня казалось ни
к чему не пригодным уголком пустыни на берегу пустынного моря, в котором нет
ни севера, ни юга, ни запада, ни востока. Селение это было настолько удалено
от всего на свете, что никому бы и в голову не пришло, что здесь может жить
кто-то способный изменить чью бы то ни было судьбу. Казалось, что само
название дано селению в насмешку, потому что единственную розу, какую здесь
когда-либо видели, привез сенатор Онесимо Санчес в тот самый день, к концу
которого он познакомился с Лаурой Фариной.
Избирательная компания, которая проводилась каждые четыре года, шла как
обычно. Утром прибыли фургоны с комедиантами. Потом грузовики доставили
индейцев, которых возили из городка в городок, чтобы они изображали толпу во
время предвыборных собраний. Около одиннадцати, под звуки музыки и треск
фейерверков, появился министерский автомобиль цвета земляничной воды. Внутри,
в кондиционированной прохладе, сидел неуместно безмятежный сенатор Онесимо
Санчес; едва открыв дверцу машины, он содрогнулся от дохнувшего в него зноя,
его шелковая рубашка в одно мгновение пропиталась потом, и сенатор сразу
почувствовал себя таким старым и одиноким, каким не чувствовал себя никогда.
Ему только что исполнилось сорок два года, в свое время он получил в
Геттингене диплом инженера-металлурга с отличием и уже много дет упорно, хотя
и без особой для себя пользы, читал латинских классиков в плохих переводах.
Женат он был на неизменно веселой и улыбающейся немке, у них было пятеро
детей, и в его доме все были счастливы, а счастливее всех был он сам - пока,
три месяца назад, ему не сказали, что в ближайшее Рождество он умрет.
Пока заканчивались приготовления к собранию, сенатору удалось побыть
одному и отдохнуть часок в отведенном ему доме. Прежде чем прилечь, он
поставил в свежую воду розу, которую сумел провезти живой через пустыню,
потом, чтобы не есть лишний раз жареной козлятины, предстоявшей ему днем, поел
диетической каши, которую возил с собой повсюду, и, не дожидаясь, когда
начнется боль, принял несколько обезболивающих таблеток. После этого он
поставил около гамака электрический вентилятор, сбросил с себя всю одежду и
улегся на пятнадцать минут в тени розы, гоня от себя все мысли о смерти. Кроме
врачей, никто не знал, что он приговорен и ждет своего, заранее известного
ему, часа, потому что он решил нести крест этой тайны в одиночку, ничего не
меняя в своей жизни, и решил так не от гордыни, а из скромности.
Он ощущал себя господином своих способностей, когда, в три часа дня,
отдохнувший и свежевыбритый, снова появился на людях, в брюках из грубого
полотна, в цветастой рубашке и с успокоенной обезболивающими таблетками душой.
Однако подтачивавшая его смерть была, по-видимому, гораздо коварней, чем он
думал, потому что, поднявшись на трибуну, он испытал странное презрение к тем,
кто добивался чести пожать ему руку, и не пожалел, как прежде, индейцев,
которые стояли плотными рядами, босые, на маленькой раскаленной голой площади.
Властным, почти гневным взмахом руки он оборвал аплодисменты и начал говорить,
не жестикулируя, устремив взгляд в изнемогающее от зноя море. Говорил он
