Маруяма Кэндзи - В Небе Снова Радуга
Кэндзи Маруяма
В небе снова радуга
От автора
Тот, от чьего лица - иногда страстно, иногда отстраненно - ведется это
повествование, не человек, а старый, потрепанный, но высококачественный
фотоаппарат с двухлинзовым длиннофокусным объективом, который часто снимает
то, что лучше не снимать, а временами и то, что снять вовсе невозможно. Он не
только регистрирует тончайшие нюансы света и тени, стиснутые меж бело-черных
полюсов дня и ночи, женщины и мужчины, неба и земли, духа и тела, добра и зла,
жизни и смерти, но еще и отмеряет щелканьем своего затвора течение времени, а
его сверхчувствительная пленка (400T.MAX) способна улавливать сияние,
источаемое Вселенной. К сожалению, человек, который вот уже тридцать лет холит
и лелеет эту допотопную камеру, то ли дилетант и тупица, то ли просто
недотепа: и перевалив за пятьдесят, не понял, пессимист он или оптимист, -
знай себе ловит безответным объективом непонятную жизнь других людей; его губы
растянуты в самозабвенной улыбке, и на свете он совсем один.
В небе снова повисла беспутная радуга, летнее солнце, встряхнувшись,
карабкается все выше,
невесомый дождь, принесенный заполошным южным ветром, с бешеной скоростью
мчится дальше, за тучные пастбища, за широкие моря, в дальние страны,
а бесплотная, призрачная дуга наскоро приводит в порядок оцарапанный
громовыми раскатами эфир и превращает
переменчивый, залитый сиянием ландшафт в многоцветное, аляповато-пестрое,
но впечатляющее, весьма впечатляющее панно.
Прямо передо мной упавшим на землю зеркалом сверкает пруд-отстойник,
которым не пользуются уже лет двадцать,
вода в нем такая прозрачная - трудно поверить, что она насквозь пропитана
ядохимикатами, и даже комары не откладывают в нее личинок,
а после дождя, отполировавшего поверхность до нестерпимого блеска, пруд
источает соблазнительное сияние, но птиц и насекомых блеск не обманет - они не
подлетают близко,
хоть идеальная гладь мирно отражает колеблемые ветром стебли бамбука и
окрестные холмы, похожие на песчаные дюны, или на древние курганы, и еще на
переполненные молоком женские груди,
временами эти слепленные из первоклассной глины полушария хватают за полы
дующий с моря ветер и сбивают, смягчают темп его страстных проповедей.
Неистовый свет августа и знойное марево, стиснутые между холмами и прудом,
поневоле зависли над маленьким, заброшенным кладбищем,
таким старым, что местным жителям уже нет дела до его покосившихся угрюмых
камней,
и оскорбленные духи предков больше не грозят возмездием неблагодарным
потомкам,
а меж заросших могил, маня тенистой прохладой, высится одинокий клен, чья
крона год от года разрастается все пышней и пышней;
его морщинистый, узловатый ствол лоснится, как лицо старого
актера-неудачника,
лоснятся и тела тех двоих, что пристроились меж его жестких, как гранит,
корней,
тела мужчины и женщины, которые в этот жаркий день поднялись так высоко в
горы не затем, чтобы спрятаться от солнца под сенью клена,
ведь тень можно было найти и ближе;
пока грохотала и бесилась гроза, они сидели тихо-тихо,
зато теперь, когда тучи уплыли прочь, парочка намерена сполна насладиться
долгожданным свиданием
и чувствует себя привольно, благо вокруг ни души -
как же мне не запечатлеть такую сцену!
Мужчина достал из сумки-холодильника банку пива, не спеша потягивает и
напевает звучным, красивым голосом веселую песенку, которую в здешних краях
отродясь не слыхивали,
бог знает, кто ее сочинил, эту песенку,
но ее лишенные всякого смысла
