Милоев Велко - Докуда Доходит Взгляд
Велко Милоев
ДОКУДА ДОХОДИТ ВЗГЛЯД
перевод с болгарского Людмила Родригес
Зеленый холм поднимался высоко перед его глазами, настолько высоко,
что для неба почти не оставалось места. В этом мире не было ничего, кроме
мягкой травы, покрывавшей плавный изгиб холма, кусочка синего неба и его
собственных шагов. Цветы и тишина в траве. Воздух был прозрачным и легким,
но и он принадлежал высоте холма, и он, и свет, мерцающий над вершиной.
Он долго поднимался, не оглядываясь и не подгоняя своих мыслей -
просто шел и смотрел. В этом и заключался весь смысл происходящего,
большего не требовалось. Вместо усталости он испытывал опъянение от
медленного восхождения на холм, напоминающего полет. Трава мягко принимала
каждый его шаг, но потом с неожиданной упругостью сильно выталкивала его
вверх и вперед. Трава было ровной, бесшумной, теплой и верной.
Такой травы не существует.
Он помнил: трава, настоящая дикая трава колкая и жесткая.
Своенравная. В ней колючие стебли, высохшие палочки. Она не пружинит,
выталкивая шаги, а пытается остановить их, сплетая маленькие зеленые
арканы. В ней присутствует жизнь и дыхание: букашки и запах земли, полет
мохнатых насекомых с прозрачными крыльями и семян с острыми чешуйками и
крючочками. Какая трава лучше - та или эта? И почему нет птиц?
Он спросит у Ани. Ани знает лучше.
Но все-таки было прекрасно. Он остановился и посмотрел на свет,
пульсирующий над вершиной холма.
Закат ли это или заря? Наверное, где-то за холмом было место, где
рождался этот свет, волнами струящийся над ним и спускающийся вниз по
мягкой зеленой траве.
Он давно мечтал о таком холме с такой травой. Иногда из окна
автомобиля или самолета ему казалось, что вот он найден, и тогда в его
воображении он скатывался с самой вершины, кувырком, как медвежонок,
лохматым и пушистым колобком. Вот сейчас он кувыркнется. Только поднимется
до самого верха.
А что там, за холмом, он посмотрит в следующий раз. Ему не хотелось
задавать себе этого вопроса, потому что он казался чужим в окружающем мире
и потому что само восхождение было таким приятным. Да он и так знал, что
когда-нибудь после, не сейчас, непременно посмотрит, взберясь наверх. Или,
может быть, совсем наоборот: у него было слишком много времени, так много,
что не стоило думать о нем.
Молодец Ани!
Они вместе долго соображали, как предупредить о конце. Ани предложила
ему музыкальные аккорды - торжественные или игривые; или деликатный шепот:
"Проснись, посмотри!"; или огромный глаз, показывающийся над горизонтом; и
даже ворона, каркающего "До следующего раза!", но он выбрал банальный
звонок и красный свет.
Звонок зазвенел, красная лампа замигала.
Николай Фауст снял шлем. По вибрациям и изменившемуся эхо в туннеле он
понял, что поезд замедляет ход. В следующий миг динамики объявили его
остановку, заставив встать. Двери с шипеньем открылись и тысячеголосый гул
толпы прилил, как волна. Пробираясь к выходу, он мысленно восхитился
точности устройства - запись кончилась как раз вовремя. Он скользнул
взглядом по окружающим его лицам, но не заметил никого, кто бы смотрел
насмешливо или осуждающе. Вообще-то ему не удалось как следует рассмотреть
лица людей, торопящихся выйти.
Он был все еще как бы в опьянении и не сумел посчитать, сколько раз
его толкнули на пути через людской поток к автоматам в углу зала. Последние
капли воспоминания о тишине, бывшие его единственной и непрочной защитой,
быстро испарялись.
Безжалостные уколы множества голосов пронзали его к
