Монтень Мишель - О Педантизме
Мишель Монтень
О педантизме
В детстве моем я нередко досадовал на то, что в итальянских комедиях
педанты [1] - неизменно шуты, да и между нами слово "магистр" пользуется не
большим почетом и уважением. Отданный под их надзор и на их попечение, мог ли
я безразлично относится к их доброму имени? Я пытался найти объяснение этому в
естественной неприязни, существующей между невеждами и людьми, не похожими на
остальных и выделяющимися своим умом и знаниями, тем более что они идут совсем
иною дорогою, чем все прочие люди. Но меня совершенно ставило в тупик то, что
самые тонкие умы больше всего и презирают педантов; например, добрейший наш Дю
Белле, сказавший:
Но ненавистен мне ученый вид педанта [2].
Так уже повелось издавна; ведь еще Плутарх говорил, что слова "грек" и
"ритор" были у римлян бранными и презрительными [3]. В дальнейшем, с годами, я
понял, что подобное отношение к педантизму в высшей степени обоснованно и что
magis magnos clericos, nоn aunt magie magnos sapientes [4]. Но каким образом
может случиться, чтобы душа, обогащенная знанием столь многих вещей, не
становилась от этого более отзывчивой и живой, и каким образом ум грубый и
пошлый способен вмещать в себя, нисколько при этом не совершенствуясь,
рассуждения и мысли самых великих мудрецов, когда-либо живших на свете, - вот
чего я не возьму в толк и сейчас.
Чтобы вместить в себя столько чужих мозгов, и, к тому же, таких великих и
мощных, необходимо (как выразилась о ком-то одна девица, первая среди наших
принцесс), чтобы собственный мозг потеснился, съежился и сократился в объеме.
Я готов утверждать, что подобно тому, как растения чахнут от чрезмерного
обилия влаги, а светильники - от обилия масла, так и ум человеческий при
чрезмерных занятиях и обилии знаний, загроможденный и подавленный их
бесконечным разнообразием, теряет способность разобраться в этом нагромождении
и под бременем непосильного груза сгибается и увядает. Но в действительности
дело обстоит иначе, ибо чем больше заполняется наша душа, тем вместительнее
она становится, и среди тех, кто жил в стародавние времена, можно встретить,
напротив, немало людей, прославившихся на общественном поприще, - например,
великих полководцев или государственных деятелей, отличавшихся вместе с тем и
большою ученостью.
Что до философов, уклонявшихся от всякого участия в общественной жизни, то
недаром их порою высмеивала без всякого стеснения современная им комедия, ибо
их мнения и повадки действительно казались забавными. Угодно вам сделать их
судьями, которые вынесли бы приговор по чьей-либо тяжбе или оценили действия
того или иного лица? О, они с великой готовностью возьмутся за это! Прежде
всего они займутся такими вопросами, как: существует ли жизнь, существует ли
движение? Представляет ли собой человек нечто иное, чем бык? Что значит
действовать и страдать? Что это за звери - законы и правосудие? Говорят ли они
о правителях за глаза или беседуют с нами лично, - речи их равно дерзки и
непочтительны. Слышат ли они похвалы своему князю или царю - для них он не
более, чем пастух, праздный, как все пастухи, занятый исключительно тем, что
стрижет и доит свое стадо, только еще более грубый. Считаете ли вы кого-нибудь
стоящим выше других по той причине, что ему принадлежат две тысячи арпанов [5]
земли, - они начинают издеваться над этим, ибо привыкли рассматривать весь мир
как свою собственность. Гордитесь ли вы своей знатностью на том основании, что
можете насчитать семь богатых предко
