О'Генри - Негодное Правило
О. Генри
Негодное правило
Я всегда был убежден, и время от времени заявлял вслух,
что женщина - вовсе не загадка, что мужчина способен понять,
истолковать, перевести, предсказать и укротить ее.
Представление о женщине как о некоем загадочном существе
внушили доверчивому человечеству сами женщины. Прав я или
нет - увидим. Как писал в былые времена журнал "Гарперс",
"ниже следует интересный рассказ про мисс**, м-ра**, м-ра**
и м-ра**". "Епископа X" и "его преподобие Y" придется
опустить, потому что они к делу не относятся.
В те дни Палома была новым городом на Южной Тихоокеанской
железной дороге. Репортер сказал бы, что она "выросла, как
гриб", но это было бы неточно: Палому, несомненно, следует
отнести к разновидности поганок.
Поезд останавливался здесь в полдень, ровно на столько
времени, чтобы паровоз успел напиться, а пассажиры - и
напиться и пообедать. В городе была новенькая бревенчатая
гостиница, склад шерсти и десятка три жилых домов; а еще -
палатки, лошади, черная липкая грязь и мескитовые деревья.
Городскую стену заменял горизонт. Паломе в сущности еще
только предстояло стать городом. Дома ее были верой,
палатки - надеждой, а поезд, два раза в день предоставлявший
вам возможность уехать отсюда, с успехом выполнял функции
милосердия.
Ресторан "Париж" был расположен в самом грязном месте
города, когда шел дождь, и в самом жарком, когда светило
солнце. Владельцем, заведующим и главным виновником его был
некий гражданин, известный под именем "старика Хинкла",
который прибыл из Индианы, чтобы нажить себе богатство в
этом краю сгущенного молока и сорго.
Семья Хинкл занимала некрашеный тесовый дом в четыре
комнаты. К кухне был пристроен навес на столбах, крытый
ветками чапарраля. Под навесом помещался стол и две скамьи,
каждая в двадцать футов длиной, изготовленные местными
плотниками. Здесь вам подавали жареную баранину, печеные
яблоки, вареные бобы, бисквиты на соде, пуддинг-или-пирог и
горячий кофе, составлявшие все парижское меню.
У плиты орудовали мама Хинкл и ее помощница, которую все
знали на слух как Бетти, но никто никогда не видел. Папа
Хинкл, наделенный огнеупорными пальцами, сам подавал
дымящиеся яства. В часы пик ему помогал обслуживать
посетителей молодой мексиканец, успевавший между двумя
блюдами свернуть и выкурить папиросу. Следуя порядку,
установленному на парижских банкетах, я ставлю сладкое в
самом конце моего словесного меню.
Айлин Хинкл!
Орфография верна, я сам видел, как она писала двое имя.
Без всякого сомнения, оно было выбрано из фонетических
соображений; но и нелепое написание его она сносила с таким
великолепным мужеством, что и самому строгому грамматисту не
к чему было бы придраться.
Айлин была дочерью старика Хинкла и первой красавицей,
проникнувшей на территорию к югу от линии, проведенной с
востока на запад через Галвестон и Дель-Рио. Она восседала
на высоком табурете, - на трибуне из сосновых досок - не в
храме ли, впрочем? - под навесом, у самой двери на кухню.
Перед Айлин была загородка из колючей проволоки, с небольшим
полукруглым отверстием, куда посетители просовывали деньги.
Одному богу известно, зачем понадобилась эта колючая
проволока; ведь каждый, кто питался парижскими обедами,
готов был умереть ради Айлин. Обязанности ее не отличались
сложностью: обед стоил доллар, этот доллар клался под
дужку, а она брала его.
Я начал свой рассказ с намерением описать вам Айлин
Хинкл. Но вместо этого мне придется отослать вас к
философскому
