Рассел Эрик Френк - Ниточка К Сердцу
Эрик Ф. Рассел
"Ниточка к сердцу"
Стрелка измерителя выхода прыгнула, замерла на миг, дрожа, и упала. Через
тридцать секунд снова скачок, снова остановка в середине шкалы, падение...
Еще тридцать секунд - и опять все сначала... И так недели, месяцы, годы.
Вершина легкой металлической мачты возле здания, сложенного из каменных
глыб, уходила высоко в небо, подымая к звездам плоскую металлическую чашу.
Из этой чаши два раза в минуту выплескивался беззвучный, пронизывающий
пространство крик:
- Бунда-1! Бип-бип-боп! Бунда-1! Бип-бип-боп!..
Его повторяли восемь синхронизированных репитеров на пустынных островках
залитой водой планеты - восемь спиц гигантского колеса - мира, медленно
поворачивающегося вокруг своей оси.
В черной пустоте бессолнечных миров, среди мертвых, погасших звезд
одинокий корабль ловил голос Бунды, корректировал свой вертикальный и
горизонтальный курс и уверенно летел дальше. Сколько этих кораблей прошло
мимо! А он по-прежнему один, по-прежнему указывает путь людям, от которых
никогда не слышит в ответ: "Спасибо, друг!" Далекие, неразличимые глазом
ракеты прочерчивали темноту провалов между завитками галактик мгновенными
вспышками выброшенного пламени и исчезали. "Корабли, проходящие ночью..."*.
Бунда-1... Маяк в глубине Вселенной, мирок с почти земной атмосферой и
почти лишенный почвы, планета бесконечных океанов, с крошечными скалистыми
островками, на которых нет ни одного живого существа, с кем мог бы
подружиться человек, но сущий рай для рыб и прочих водных тварей.
Этот островок был самым большим клочком суши среди бесконечной водной
пустыни: двадцать две мили в длину, семь миль в ширину для планеты Бунда-1
- настоящий континент. Континент, на котором нет ни животных, ни птиц, ни
деревьев, ни цветов, только низкие, карабкающиеся по камням кустики с
узловатыми скрюченными ветками, лишайники и грибы, да с полсотни видов
насекомых, которые пожирают друг друга и потому не могут расплодиться в
слишком большом количестве. И все - больше ничего здесь нет.
Над планетой застыла тишина, и это было самое страшное - тишина, в
которой нет никаких звуков. Легкий ветерок никогда не вздыхал, затихая,
никогда не ревела, негодуя, буря. Море во время прилива нехотя наползало
на скалы и потом бессильно опадало - десять дюймов вверх, десять дюймов
вниз, точное, как часы, без единого всплеска, без шума, без шипения
лопающейся пены. Насекомые были немы; из пятидесяти видов ни одно не умело
ни жужжать, ни стрекотать, ни щелкать. Бледные тела лишайников и корявые
руки кустов никогда не шевелились. Казалось, это не растения, а
причудливые живые существа, коченеющие в вечном безмолвии.
За домом был огород. Строители маяка превратили в подобие почвы пол-акра
скалистой поверхности острова на три фута в глубину и посадили земные
растения. Из цветочных семян не взошло ни одно, а вот некоторые сорта
овощей оказались более неприхотливыми. У него было пятьдесят грядок
свеклы, шпината, капусты и лука. Луковицы вырастали с футбольный мяч. Он
не ел лука, потому что терпеть не мог эту вонючую гадость, но все равно
постоянно сажал его и ухаживал за ним так же заботливо, как за другими
овощами, - все-таки занятие, и потом ведь приятно же слышать знакомый звук
лопаты, входящей в грунт...
Стрелка дернулась, замерла и упала. Если смотреть на нее часто и подолгу,
то словно попадаешь под гипноз. Иногда у него появлялось сумасшедшее
желание изменить привычный ход стрелки, нарушить код передачи и услыхать
что-то
