Саймак Клиффорд Дональд - Последний Джентельмен
Клиффорд САЙМАК
ПОСЛЕДНИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН
После тридцати лет и нескольких миллионов слов настал такой день,
когда он не смог написать ни строки.
Ему больше нечего было сказать. Он сказал все.
Книга - последняя из множества книг - окончена неделю назад и скоро
будет опубликована; и в нем нарастала пустота.
Он сидел у окна кабинета, ожидая человека из журнала и разглядывая
лужайку с вечнозеленым кустарником, березами и клумбами тюльпанов. И
удивлялся - почему его так беспокоит, что он больше не может писать?! Ведь
он сказал гораздо больше, чем другие люди его профессии, сказал искренне
и, как он надеялся, убедительно.
Его место в литературе прочно и устойчиво.
"И, возможно, - подумал он, - так и надо - остановиться теперь,
достигнув вершины своего искусства, а не клониться к упадку, когда острые
зубы старости начнут грызть дело моей жизни..."
У него, однако, оставалась необходимость писать; врожденное сознание
того, что отказ от писательства - предательство, хотя он и не имел
представления, по отношению к кому совершается предательство. Более того:
в нем пульсировала оскорбленная гордость и то ощущение паники, которое
испытывает только что ослепленный человек.
Но это глупость, говорил он сам себе. За тридцать лет писательства он
выполнил работу целой жизни. И хорошую работу!
Не просто возбуждающую или пошлую, а порождающую чувство
удовлетворения и покоя.
Он оглядел кабинет и подумал о том, что обстановка комнаты способна
отражать личность человека, живущего в ней: ряды переплетенных в кожу
книг, аккуратность массивного дубового стола, пушистый ковер на полу,
старые удобные кресла, чувство прочности и соответствия всего своему
назначению.
Послышался стук.
- Войдите, - сказал Харингтон.
Дверь открылась. На пороге стоял старый Адамс - сгорбленные плечи,
снежно-белые волосы; совершенная картина старого слуги.
- Джентльмен из "Ситуэйшн", сэр.
- Хорошо. Проводите его сюда.
Это вовсе не было хорошо - он не желал видеть журналиста. Но
соглашение было заключено много недель назад, и теперь ничего не
оставалось, как пройти через это.
Журналист больше походил на бизнесмена, чем на писателя, и Харингтон
удивился - как подобный человек способен писать четкой прозой, которая
составляла славу "Ситуэйшн".
- Джон Леонард, сэр, - сказал журналист, пожимая руку Харингтону.
- Рад вас видеть, - ответил Харингтон, впадая в привычный
гостеприимный тон. - Садитесь. Я много лет читаю ваш журнал. А колонки
Харви прочитываю регулярно. Все посетители мечтают взглянуть на него.
Леонард сел в кресло, указанное ему Харингтоном.
- Мистер Уайт, - сказал он, - шлет вам наилучшие пожелания.
- Очень любезно с его стороны. Поблагодарите мистера Уайта от моего
имени. Я уже несколько лет с ним не виделся.
И думая об этом, он вспомнил, что виделся с Престоном Уайтом всего
один раз - около двадцати лет назад. В то время этот человек произвел на
него большое впечатление - сильный, самоуверенный, точное отражение
журнала, который он издавал.
- Несколько недель назад, - произнес Леонард, - я разговаривал с
вашим другом. Сенатором Джонсоном Эпрайтом.
Харингтон кивнул.
- Я знаю сенатора много лет и всегда им восхищаюсь. Вероятно, это
можно назвать притяжением противоположностей. Мы с сенатором совершенно не
похожи.
- Он глубоко уважает вас.
- А я - его. Но этот вопрос о назначении Государственным
секретарем... Я затрудняюсь...
- Да?
- О, он вполне подходящий человек, - заметил Харингтон. - Очень
честный и упорный. То, что на
