Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Сент-Экзюпери Антуан - Письмо Заложнику


Антуан де Сент-Экзюпери
Письмо заложнику(1)
Перевод: С французского Н. Галь
I
В декабре 1940 года, по дороге в Америку, я проезжал через Португалию, и
Лиссабон показался мне каким-то грустным и светлым раем. В ту пору там было
много разговоров о неминуемом вторжении, и Португалия судорожно цеплялась за
свое призрачное счастье. В Лиссабоне устроили великолепную, невиданной
прелести выставку, и столица улыбалась через силу - так улыбается мать, когда
нет вестей от сына с войны, стараясь его спасти своей верой: Мой сын жив, ведь
я улыбаюсь... Вот и столица Португалии словно говорила: Смотрите, я так
безмятежна, я такая мирная и светлая... Весь материк нависал над Португалией,
словно угрюмая гора, где рыщут орды хищников, а праздничная столица бросала
Европе вызов: Разве можно на меня напасть, ведь я так стараюсь не прятаться!
Ведь я так беззащитна!..
У меня на родине города по ночам были серые, как пепел. Я отвык там от
света, и при виде сияющего огнями Лиссабона беспокойно и смутно становилось у
меня на душе. Когда предместье окутано тьмой, бриллианты в чересчур ярко
освещенной витрине привлекают грабителей. Чувствуешь, как они подбираются
ближе. Я чувствовал - над Лиссабоном нависает ночь Европы и в ночи кружат стаи
бомбардировщиков, точно они издалека почуяли драгоценную добычу.
Но Португалия силилась не замечать алчного чудовища. Она не хотела верить
зловещим знамениям. Вверяясь самообману отчаяния, она говорила только об
искусстве. Неужели ее посмеют раздавить - ее, служительницу искусства? Она
извлекла на свет все свои чудеса - неужели ее посмеют раздавить среди таких
чудес? Она выставила напоказ своих великих людей. Пусть у нее нет армии, нет
пушек - от железа и стали захватчика она заслонилась часовыми из камня: своими
поэтами, своими землепроходцами и первооткрывателями. Пусть у нее нет армии,
нет пушек - захватчику преградит дорогу ее прошлое. Неужели ее посмеют
раздавить - ее, наследницу столь славного прошлого?
Каждый вечер я в невеселом раздумье бродил по этой прекрасной выставке; то
был образец тончайшего вкуса, все здесь было на грани совершенства, даже
музыка - неброская, выбранная с таким тактом, она струилась среди садов мягко,
скромно, будто бесхитростная песня родника. Неужели погубят это удивительное
чувство гармонии?
И через силу улыбающийся Лиссабон казался мне еще грустней моих погасших
городов.
Я знавал - быть может, знавали и вы - немного странные семьи, где за
столом сохраняют место умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется,
этот вызов судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые - мертвы. И тогда мы
вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им мешают
возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда
опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне
казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем
горе. О господи, смирился же я и надел траур, когда потерял Гийоме, последнего
моего друга (он разбился со своим почтовым самолетом). Гийоме уже не
переменится. Никогда больше он меня не навестит, но и не покинет меня никогда.
Я пожертвовал бесполезной ловушкой - его прибором за моим столом - и в умершем
вновь обрел настоящего друга.
А Португалия пыталась верить в счастье, сохраняла его прибор за столом,
его праздничные фонарики, его музыку. Лиссабон прикидывался счастливым в
надежде, что и господь бог поверит в это счастье.
Самый воздух Лиссабона каза





Содержание раздела