Сименон Жорж - Поезд
Жорж Сименон
Поезд
Роман
Перевод Э. Шрайбер
1
Когда я проснулся, сквозь занавески из сурового полотна сочился
привычный желтоватый свет. На втором этаже у нас нет ставен. Как,
впрочем, и в остальных домах по нашей улице. Я слышал, как на ночном
столике тикает будильник, а рядом со мною размеренно дышит жена -
почти так же громко, как в кино больные во время операции. В ту пору
она была беременна, на восьмом месяце. Как и тогда, когда она ждала
Софи, из-за огромного живота ей приходилось спать на спине.
Не глядя на будильник, я высунул ногу из-под одеяла, Жанна
шевельнулась и сквозь сон спросила:
- Который час?
- Половина шестого.
Всю жизнь я просыпался рано, особенно после санатория, где летом
нам ставили градусник в шесть утра.
Жена опять заснула глубоким сном, ее рука уже лежала там, где
только что спал я.
Я бесшумно оделся, делая привычные движения, ставшие уже утренним
ритуалом, и поглядывая изредка на дочку, кроватка которой еще стояла
тогда у нас в спальне. Мы выделили ей самую красивую комнату в доме,
смежную с нашей, но она отказывалась спать там.
Я вышел из спальни, держа туфли в руке, и надел их, только когда
спустился с лестницы. И тут от шлюза Юф, находящегося километрах в
двух, донеслись первые судовые гудки. По правилам шлюзы открываются
для прохода барж с восходом солнца, и вот каждое утро начинается с
такого концерта.
В кухне я зажег газ и поставил кипятиться воду. День опять обещал
быть солнечным и жарким. Все это время стояли ясные дни, и я сейчас
еще могу показать, как час за часом перемещались пятна солнечного
света в каждой комнате.
Я открыл дверь во дворик, над которым мы сделали стеклянную крышу,
чтобы жена могла там стирать в любую погоду, а дочка - играть. На
желтых плитах двора стояла кукольная коляска, а чуть подальше валялась
кукла.
В мастерскую я входить не стал, поскольку держался "устава", как в
ту пору я называл распорядок дня. Распорядок этот установился сам по
себе, постепенно, и стал скорее привычкой, чем обязанностью.
Пока грелась вода, я насыпал кукурузы в синий эмалированный таз с
проржавевшим дном, отчего он больше ни на что другое не годился, и
прошел через сад покормить кур. Мы держали шесть белых куриц и петуха.
На овощах, на нашем единственном кусте сирени, чьи лиловые цветы
уже начали увядать, сверкала роса, и я все время слышал не только
гудки, но и стук судовых двигателей.
Хочу сразу сказать, что я вовсе не был ни несчастным, ни печальным.
Я считал, что в тридцать два года осуществил уже все планы, какие
только мог строить, все надежды.
У меня была жена, дом, четырехлетняя дочка, немножко нервная, но
доктор Вилемс утверждал, что это пройдет.
У меня было свое дело, и клиентура росла изо дня в день, особенно,
разумеется, в последние месяцы. Из-за тогдашних событий каждому
хотелось иметь радиоприемник. Я же не только продавал новые, но и
ремонтировал старые, а так как мы жили в двух шагах от набережной, где
останавливались на ночь баржи, среди моих клиентов были и речники.
Позже я услышал, как у наших соседей слева, тихих старичков Матре,
открылась дверь. Сам Матре чуть ли не сорок лет прослужил кассиром во
Французском банке и тоже был ранней пташкой; день он начинал с того,
что выходил подышать в сад.
На нашей улице все садики одинаковые, в ширину дома, и отделены
друг от друга заборами такой высоты, что видишь только темя соседа.
С некоторых пор старик Матре взял привычку подкарауливать меня, так
как мои приемники позволяли брать
