Стасюк Анджей - Мороз
Анджей Стасюк
МОРОЗ
Перевод Т. Изотовой
Ночью температура упала до минус тридцати. Круглая луна висела под
темно-синим сводом, и все напоминало сон, в котором видны едва лишь контуры
событий, вводящих в искушение. Мы знаем, что это опасно, но не хотим
пробуждаться.
Воздух был неподвижен и натянут до предела, и никакой звук не мог в нем
укрыться. То, что обычно затихало через минуту, сейчас длилось до
бесконечности, потому что такой мороз замораживает даже время, сплавляя его в
единое целое с воздухом и светом. Эта новая материя имела звучность металла.
Мы шли старой трелевочной дорогой, наезженной санями для перевозки
срубленного леса. Даже самые крошечные предметы и формы отбрасывали тень.
Ледышка, след полоза, отпечаток зимней подковы, сломанная веточка - у всего
этого имелся свой черный двойник. Кора буков отливала стеклянным блеском.
Белое, серебряное и черное соединялись в изысканные сочетания, наделяя
реальность знаком вопроса. А если даже и не реальность, то во всяком случае
цель и смысл восприятия. Дыханием смерти веяло от этого пейзажа. Реки
промерзли до самого дна, птицы гибли на лету, в лесу раздавался треск
лопающихся деревьев. Это был лютый звук, потому что тишина превращала его в
бесконечность. Мертвые, жесткие хлопки длились в пространстве, словно в
вечности, длились, словно совершенная модель беспросветной печали.
Потом дорога закончилась, и мы по едва протоптанному следу вышли на голый
перевал.
Внизу лежала земля. Опрокинутая навзничь, распростертая и отданная
леденящему свету. Невидимая неподвижность сочилась с небес и заполняла все
укромные уголки, дупла, ямки под корнями, расщелины в скальных обрывах над
Завоей, внутренности деревьев, тела зверей, человечью плоть, пористую
структуру камней, стены, дома, стебли сухих трав, снопы, запасы еды, собачьи
конуры, кошачьи чердаки, мысли, сны и страхи перед засыпанием; все вокруг
теряло свою изменчивую природу, стремилось к неизменности, к воплощению грез,
в сторону, где альфа сплетается с омегой, а сущность пронизывает
существование, как сладостная дрожь - ступни и ладони пьяного на морозе.
Снег люциферически искрился. Соблазн всегда облекает себя в одежды
эстетики. Звезды мерцали сверкающими иголочками. Вещи беспредельные,
равнодушные и прекрасные зовут нас к самому своему краю и, быть может,
наблюдают, как мы колеблемся над пропастью, одинаково одолеваемые желанием и
страхом. Ртутный свет луны стыл и дрожал в долине у наших ног. Выразительность
темного пейзажа преодолевала его реальность. Мы слышали собак. Гавканье
долетало с юга, но никакой деревни там не было, так что, очевидно, этот лай
блуждал среди замерзших просторов воздуха, словно обратившаяся в звук
фата-моргана. Возможно, застывшее пространство сохранило эти отголоски с
прошлой зимы, и наша хилая беседа полушепотом тоже должна быть сохранена, и
нас услышат люди через год или через сто лет. Наконец усилием воли мы
заставили себя двинуться дальше. Было что-то трусливое в этой нашей
суетливости. Мы пытались ускользнуть черным ходом. Вроде каких-то усердных
земляных созданий, занятых сохранением крупицы тепла в теле, в то время как
весь остальной мир просто существовал и великодушно расточал себя.
