Страуб Питер - Глотка
ГЛОТКА
Питер СТРАУБ
"Всякое живое существо можно затронуть, только касаясь самых чувствительных мест - для женщины это чрево, дающее жизнь ее детям, для бога - глотка приносимого ему в жертву животного".
Джордж Бэтейлль "Виновные"
"Я снова вижу свою классную комнату в Вире - открытое окно, голубые розы на стене... Все именно так, как должно быть, и ничто не изменится, никто не умрет".
Владимир Набоков "Говори, память"
Часть первая
Тим Андерхилл
1
Спившийся детектив из отдела по расследованию убийств по имени Уильям Дэмрок умер в моем родном городе - Миллхейвен, штат Иллинойс, - словно для того, чтобы доказать, что эта книга не может быть и никогда не будет написана. Но человек всегда пишет о том, что не дает ему покоя, а потом, когда книга написана, те же события возвращаются к нему вновь и вновь.
Однажды я написал роман под названием "Расколотый надвое" о так называемых убийствах "Голубой розы", и в этом романе я изобразил Дэмрока под именем Хол Эстергаз. Я не ссылался в романе на то, каким образом сам был связан с описанными событиями, но именно эта связь стала одной из причин создания книги (была еще и другая). Я хотел объяснить кое-что самому себе, хотел проверить, смогу ли докопаться до правды, пользуясь старым, испытанным оружием, подобным висящей на стене старинной шпаге, - а именно, словом рассказчика.
Я писал "Расколотого надвое", демобилизовавшись из армии и поселившись в небольшой комнатушке неподалеку от Бэнг Люк - главного цветочного рынка Бангкока. Во время войны во Вьетнаме я убил несколько человек на расстоянии и одного находившегося совсем рядом - так близко, что я видел прямо перед собой его лицо.
В Бангкоке это лицо все время стояло у меня перед глазами, пока я писал роман. А потом вдруг всплыл на поверхность, словно огромный омар, прицепившийся к крошечной лодочке, совсем другой Вьетнам, тот Вьетнам, который был до этого, - мое детство.
Когда детство начало возвращаться ко мне, я слетел ненадолго с катушек. Я стал одним из тех, кого люди поделикатнее называют "одиозными личностями".
Пожив примерно год жизнью, полной стыда и порока, я вдруг вспомнил, что давно не ребенок - что мне уже тридцать с небольшим, и что у меня есть в этой жизни призвание, - и начал выздоравливать. Я так и не понял - то ли детство, вернувшись во второй раз, оказалось куда более болезненным, то ли я был не способен все это перенести. Ведь никто из нас не остается таким же сильным и храбрым, как ребенок, которым он был когда-то.
Примерно через год после того, как я снова пришел в себя, я вернулся в Америку и там написал два романа вместе с писателем по имени Питер Страуб. Они назывались "Коко" и "Тайна", и, возможно, вы их читали. Впрочем, если нет - ничего страшного.
Питер - хороший парень, он живет в большом сером доме в Коннектикуте, возле Лэнг Айленд саунд с женой и двумя детишками и почти не выходит из дому. Его кабинет на третьем этаже - почти таких же размеров, как вся моя квартира на Гранд-стрит, а его кондиционер и стереосистема всегда работают исправно.
Питер любил слушать, как я описываю Миллхейвен. Это место буквально зачаровывало его на расстоянии. И он прекрасно понимал мое отношение к родному городу.
"В Миллхейвене в разгар лета может пойти снег, - говорил я. - А иногда крылья ангелов заслоняют все небо над Миллхейвеном". А Питер широко улыбался в ответ. Вот несколько историй, которые я рассказал ему о Миллхейвене. Однажды в южной части города банда подростков убила незнакомца, затем они расчленили его тело и похорон
