Уэллс Герберт - Киппс (История Простой Души)
Герберт Уэллс
Киппс
История простой души
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЕРВЫЕ ШАГИ
1. ЛАВЧОНКА В НЬЮ-РОМНЕЙ
Пока Киппс не стал совсем взрослым, он не знал, почему у него нет отца
с матерью, как у всех мальчиков, а только дядя с тетей. Он едва помнил
какое-то иное место, темную комнату, за окном белые дома и женщину,
которая разговаривала с кем-то, кого он позабыл, и эта женщина была его
мать. Он смутно представлял ее лицо, зато в памяти очень ясно сохранилось
белое платье в цветочках и бантиках, подпоясанное жестким кушаком из
полосатой ленты. На эти воспоминания неизменно наплывали иные, еще более
смутные: кто-то плачет, плачет, и сам он тоже - неведомо почему - начинает
плакать. И тут же какой-то мужчина, высоченный и громогласный; и каждый
раз после этих слез или до них они, все трое, куда-то едут в поезде, и он
подолгу смотрит в окно.
Он знал, хотя едва ли ему об этом когда-нибудь говорили, что задумчивое
лицо на выцветшем дагерротипе в плюшевой с золотом рамке над камином в так
называемой гостиной - лицо его матери. Но его туманные воспоминания не
становились от этого яснее. С фотографии на него глядела молоденькая
девушка - она облокотилась на перила и смотрела испуганно и застенчиво,
как всегда бывает, когда позируешь. У нее были вьющиеся волосы и совсем
юное миловидное лицо - матери такими не бывают. Широкополая шляпа с
цветами висела на руке; послушно и напряженно она смотрела на фотографа,
видимо, объяснявшего, как ей лучше встать. Хорошенькая и хрупкая, она была
совсем иная, чем та, что являлась ему в смутных воспоминаниях, хотя
разницу он не мог бы определить. Может быть, все дело в том, что та была
старше, или не такая испуганная, или просто по-другому одета...
Ясно только одно: однажды она препоручила его тете и дяде в Нью-Ромней
вместе с подробными наставлениями и некоторой суммой денег. Видимо, она не
лишена была сословного чувства, сыгравшего впоследствии столь важную роль
в жизни Киппса. Она позаботилась, чтобы его отдали не в обыкновенную
начальную школу для простонародья, а в частный пансион в Гастингсе -
своего рода академию среднего сословия, с особыми головными уборами и
некоторыми иными атрибутами привилегированного учебного заведения, к тому
же весьма недорогого. Казалось, она жаждала сделать для Киппса все, что в
ее силах, даже ценой кое-каких жертв, словно он был из какого-то иного,
лучшего теста. Первые год-два после его поступления в пансион она изредка
присылала ему денег на карманные расходы. Но лица ее в ту пору он так и не
мог вспомнить.
Попал он к дяде и тете, когда они были уже очень немолоды. Они
поженились, когда день их жизни клонился к закату или по крайней мере
когда полдень был уже далеко позади. Поначалу они лишь неясно проступали
на заднем плане его мира, простого мира вещей видимых и осязаемых: стульев
и столов, служивших ему и конем и коляской, лестничных перил, кухонных
табуретов, шкафчиков, поленьев для камина; были здесь и чайник, и кипы
старых газет, и кот, и Главная улица, и задний двор, и поле, до которого в
таких маленьких городках рукой подать. Каждый камень на заднем дворе,
мшистую стену с плетями вьюнка в углу и мусорный ящик он знал куда лучше,
чем иной муж знает лицо своей жены. Укромный уголок под гладильной доской,
где в дни, когда судьба была милостива, он с помощью шали сооружал
конурку, которая долго оставалась для него центром вселенной; протертые
чуть не до дыр местечки на ковре, сучки в стенке кухонного шкафа,
лоскутный коврик перед кам
