Фицджеральд Френсис Скотт - Ринг
Ф.Скотт Фицджеральд
Ринг
Эссе
Человек, который сейчас пишет эти слова признания, в течение полутора
лет был самым близким товарищем Ринга Ларднера; потом география нас
разлучила, и встречались мы редко. В 1931 году, когда мы с женой последний
раз его навестили, он выглядел уже умирающим. Было невыносимо видеть
простертыми на больничной койке эти шесть футов и три дюйма доброты.
Пальцы его дрожали, когда он зажигал спичку, кожа на его красивой голове
натянулась, словно к нему приросла маска, изображающая горе и душевную
боль.
А когда в 1921 году мы с ним познакомились, он производил совсем другое
впечатление - казалось, уверенности в себе, жизненной силы у него в
избытке, и он любого переживет и выдержит непосильное для других
напряжение и в работе, и в игре. Только что вся страна хохотала над его
знаменитой сагой о котеночке и воротничке (речь там шла о бейсбольном
тотализаторе и о том, как котенок порой превращается в воротник); самому
ему повезло в этой игре - на воротник его жене пошел не котеночек, а
отличный соболь. В те дни его интересовали люди, спорт, бридж, музыка,
театр, литература, газеты, журналы. Но хотя я об этом и не догадывался,
перемена в нем уже началась - над ним уже нависла тень того безысходного
отчаяния, которое преследовало его все эти двенадцать лет, до самой
смерти.
Он уже тогда почти не спал - разве что когда позволял себе короткую
передышку и предавался простым радостям, всего чаще игре в гольф с
друзьями - Грэнтлендом Райсом или Джоном Уилером. Сколько раз мы проводили
в разговорах всю ночь, опустошая бутылку за бутылкой ящик канадского эля,
а на рассвете Ринг потягивался, зевая, и говорил: "Дети, надо думать, уже
в школе, так можно и домой пойти".
Ему не давали покоя чужие горести. Как он страдал, например, когда
доктора приговорили к смерти карикатуриста Тэда (в конце концов едва ли не
пережившего самого Ринга), - ему казалось, что в таких случаях он может и
должен что-то сделать. Он бился над страницей, выполняя свои договоры,
один из которых - на серию юмористических рассказов о "бушере" - оказался
для него просто мукой, и было ясно, что в своей работе он не находит ни
цели, ни смысла, а просто "записывает", что увидит. Поэтому всеподавляющее
свое чувство ответственности он предпочитал использовать в помощь людям,
которые его окружали. Одного он знакомил с директором театра, другому
подыскивал место, для третьего сложными путями добивался приема в члены
гольф-клуба. Нередко усилия, которых все это от него требовало, явно не
соответствовали самой цели, но дело в том, что Ринг начал сдавать: он
работал честно и добротно до самого конца, но в последние годы перестал
получать от работы какое бы то ни было удовольствие.
Примерно тогда же (1922 г.) один издатель решил снова выпустить все его
прежние книги и собрать под переплет недавно напечатанные рассказы. У
Ринга появилось наконец чувство, что он часть литературного мира и что у
него есть свои читатели, а статьи Менкена и Ф.П.А., отдававших ему должное
как большому писателю, доставили ему известное удовлетворение. Но не
думаю, чтобы он все это принимал так уж всерьез; понять это трудно, и
все-таки я убежден, что он, в общем-то, был равнодушен ко всему, кроме
своих личных отношений с немногими людьми. Вспомнить только, как он
смотрел на своих подражателей, не укравших у него разве что рубашки с тела
- пожалуй, лишь Хемингуэя обирали столь же методично. Воровавшие были
обеспокоены больше, чем обворованный Ри
