Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Хемингуэй Эрнест - Альпийская Идиллия


Эрнест Хемингуэй
Альпийская идиллия
Жарко было спускаться в долину даже ранним утром. Лыжи у нас на плечах
оттаивали и сохли на солнце. Весна еще только начиналась в долине, но
солнце уже сильно припекало. Мы шли по дороге в Голотурп, нагруженные
лыжами и рюкзаками. На кладбище, мимо которого мы проходили, только что
кончились похороны. Я сказал "Gruss Gott" [Бог в помощь (нем.)] пастору,
когда он, уходя с кладбища, поравнялся с нами. Пастор поклонился.
- Странно, что пасторы никогда не отвечают, - сказал Джон.
- Я думал, ему будет приятно сказать "Gruss Gott".
- Они никогда не отвечают, - сказал Джон.
Мы остановились посреди дороги и смотрели, как церковный сторож
засыпает свежую могилу. Тут же стоял чернобородый крестьянин в высоких
кожаных сапогах. Сторож перестал работать и выпрямился. Крестьянин в
высоких сапогах взял заступ из рук сторожа и стал засыпать могилу,
разравнивая землю, как разравнивают навоз на грядках. Майское утро было
так ясно и солнечно, что свежая могила казалась нелепой. Не верилось, что
кто-то мог умереть.
- Вообрази, что тебя хоронят в такое утро, - сказал я Джону.
- Хорошего мало.
- Ну, - сказал я, - пока что этого не требуется.
Мы пошли дальше по дороге, мимо городских домов, к гостинице. Мы целый
месяц ходили на лыжах в Сильвретте и рады были очутиться в долине. В
Сильвретте мы хорошо походили на лыжах, но там уже наступила весна, - снег
был крепок только рано утром и потом к вечеру. В остальное время мешало
солнце. Мы оба устали от солнца. Некуда было от него спрятаться. Только
скалы и хижина, выстроенная у ледника под выступом скалы, отбрасывали
тень, а в тени пропотевшее белье замерзало. Без темных очков нельзя было
посидеть перед хижиной. Нам нравилось загорать дочерна, но солнце очень
утомляло. Оно не давало отдохнуть. Радовался я и тому, что ушел от снега.
В Сильвретте уже слишком сильно чувствовалась весна. Мне немного надоели
лыжи. Мы слишком долго пробыли в горах. У меня во рту остался вкус талой
воды, которую мы пили, собирая ее с железной крыши хижины. Я не мог
отделаться от этого привкуса, когда думал о лыжах. Я радовался, что на
свете существуют не только лыжи, и я радовался, что ушел от неестественно
ранней высокогорной весны к этому майскому утру в долине.
На крыльце гостиницы, раскачиваясь на стуле, сидел хозяин. Рядом с ним
сидел повар.
- Привет лыжникам! - сказал хозяин.
- Привет! - ответили мы, прислонили лыжи к стене и скинули рюкзаки.
- Хорошо было наверху? - спросил хозяин.
- Отлично. Только слишком много солнца.
- Да, в это время уже слишком много солнца.
Повар остался сидеть. Хозяин вошел с нами в дом, отпер контору и вынес
нашу почту - пачку писем и несколько газет.
- Давай выпьем пива, - сказал Джон.
- Давай. Только здесь, не на воздухе.
Хозяин принес две бутылки, и мы выпили их, читая письма.
- Не выпить ли еще? - сказал Джон. На этот раз пиво принесла служанка.
Она улыбнулась, откупоривая бутылки.
- Много писем, - сказала она.
- Да. Много.
- "Prosit" [на здоровье (нем.)], - сказала она и вышла, захватив пустые
бутылки.
- Я уже забыл, какой вкус у пива.
- А я нет, - сказал Джон. - Там, в хижине, я часто вспоминал его.
- Ну вот, - сказал я, - дорвались наконец.
- Ничего нельзя делать слишком долго.
- Нельзя. Мы пробыли там слишком долго.
- До черта долго, - сказал Джон. - Не годится делать что-нибудь слишком
долго.
Солнце светило в открытое окно и пронизывало бутылки с пивом на столе.
Бутылки были наполовину пусты. Пиво в





Содержание раздела