Чапек Карел - Птичья Сказка
Карел Чапек
Птичья сказка
Конечно, дети, вы не можете знать, о чем говорят птицы.
Они разговаривают человеческим языком только рано утром, при
восходе солнца, когда вы еще спите. Позже, днем, им уже не
до разговоров: только поспевай - здесь клюнуть зернышко,
тут откопать земляного червячка, там поймать мушку в
воздухе. Птичий папаша просто крылья себе отмахает; а
мамаша дома за детьми ухаживает. Вот почему птицы
разговаривают только рано утром, открывая у себя в гнезде
окна, выкладывая перинки для проветривания и готовя завтрак.
- ...брым утром, - кричит из своего гнезда на сосне
черный дрозд, обращаясь к соседу-воробью, который живет в
водосточной трубе. - Уж пора.
- Чик, чик, чирик, - отвечает тот. - Пора лететь, мошек
ловить, чтобы было что есть, да?
- Верно, верно, - ворчит голубь на крыше. - Просто беда,
братец. Мало зерен, мало зерен.
- Так, так, - подтверждает воробей, вылезая из-под
одеяла. - А все автомобили, знаешь? Пока ездили на
лошадях, всюду было зерно, - а теперь? А теперь автомобиль
пролетел - на дороге ничего. Нет, нет, нет!
- Только вонь, только вонь, - воркует голубь. - Поганая
жизнь, брр! Придется, видно, закрывать лавочку.
Кружишь-кружишь, воркуешь-воркуешь, а что за весь труд
выручил? Горстки зерна не наберешь. Прямо страх!
- А ты думаешь, воробьям лучше? - сердито топорщится
воробей. - По совести сказать, кабы не семья, я бы отсюда -
фю-ить!
- Как твой родич из Дейвице? - отзывается невидный в
гуще ветвей крапивник.
- Из Дейвице?.. - переспросил воробей. - Там у меня
знакомый есть, Филиппом зовут.
- Это не тот, - сказал крапивник. - Того, что улетел,
звали Пепик. Такой взъерошенный был воробышек, вечно
немытый-нечесаный; и целый день ругался: в Дейвице, мол,
скука смертная... Другие птицы зимовать на юг улетают, на
Ривьеру или в Египет: скворцы, например, аисты, ласточки,
соловьи. Только воробей всю жизнь в Дейвице торчит. "Я
этого так не оставлю, - покрикивал воробей по имени Пепик.
- Если может лететь в Египет какая-нибудь ласточка, что на
уголке живет, почему бы и мне, милые, не полететь? Так и
знайте, обязательно полечу, только вот упакую свою зубную
щетку, ночную рубашку да ракетку с мячами, чтобы там в
теннис играть. Увидите, как я всех в теннис обставлю. Я
ведь ловок, хитер: буду делать вид, будто кидаю мяч, а
вместо мяча сам полечу и, если меня трахнут ракеткой, я от
них упорхну либо убегу - прочь! прочь! прочь! А как
только всех обыграю, куплю Вальдштейнский дворец и устрою
там на крыше себе гнездо, да не из обыкновенной соломы, а из
рисовой и из майорана, дягиля, морской травы, конского
волоса и беличьих хвостов. Вот как!" Так рассуждал этот
воробышек и каждое утро подымал шум, что сыт этими самыми
Дейвице по горло и непременно полетит на Ривьеру.
- И полетел? - спросил черный дрозд на сосне.
- Полетел, - продолжал в чаще ветвей крапивник. - В один
прекрасный день ни свет ни заря - пустился на юг. А только
воробьи никогда на юг не улетают и не знают туда дороги. И
у этого воробья, Пепика, то ли крылья коротки оказались, то
ли геллеров не хватило, чтобы переночевать в трактире;
воробьи, понимаете, спокон веков - пролетарии: целый день
знай взад и вперед пролетают. Короче говоря, воробей Пепик
долетел только до Кардашовой Ржечице, а дальше не мог: ни
гроша в кармане. И уж тому был радехонек, что воробьиный
староста в Кардашовой Ржечице сказал ему по-приятельски:
"Эх, ты, бездельник, шатун никчемный. Думаешь, у нас в
Кардашовой Ржечице на каж
