Честертон Гилберт Кийт - Корни Мира
Г.К. Честертон
Корни мира
Жил-был на свете мальчик, которому разрешали рвать цветы
в саду, но не разрешали вырывать их с корнем. А в этом саду
как на грех рос один цветок - немного колючий, небольшой,
похожий на звезду, - и мальчику очень хотелось вырвать его с
корнем. Опекуны его и наставники были люди основательные и
дотошно объясняли ему, почему нельзя вырывать цветы. Как
правило, доводы их были глупы. Однако еще глупее был довод
мальчика: он считал, что в интересах истины надо вырвать
цветок и посмотреть, как он растет. Дом был тихий, люди там
жили не слишком умные, и никто не догадался сказать ему, что
в мертвом растении вряд ли больше истины, чем в живом. И
вот однажды, темной ночью, когда облака скрыли луну, словно
она слишком хороша для нас, мальчик спустился по старой
скрипучей лестнице и вышел в сад. Он повторял снова и
снова, что вырвать этот цветок - ничем не хуже, чем сбить
головку с репейника. Однако он сам себе противоречил,
потому что шел крадучись, петлял в темноте и не мог
отделаться от странного чувства: ему казалось, что завтра
его распнут, как святотатца, срубившего священное дерево.
Может быть, его и распяли бы, не знаю; но ему не удалось
провиниться. Цветка он не вырвал, как ни старался. Он
вцепился в него и тянул, и тянул, но цветок цеплялся за
землю, словно вместо корней у него были железные крючья. А
когда мальчик потянул в третий раз, что-то загрохотало за
его спиной, и то ли нервы, то ли совесть (которой он не
признавал) заставили его обернуться. Дом был черный на
черном фоне неба, но, вглядевшись пристальнее, он увидел,
что очертания его изменились, потому что упала большая
кухонная труба. С перепугу он потянул снова и услышал, как
вдалеке в обвалившейся конюшне ржут лошади. Тут он помчался
домой и зарылся в постель. Назавтра оказалось, что кухня
рухнула, есть нечего, две лошади убиты, а три покалечены.
Но мальчик не утратил яростного любопытства и под вечер,
когда туман с моря скрыл и сад, и дом, снова отправился к
несокрушимому цветку. Он вцепился в него и стал тянуть, как
тянут канат, но цветок не шелохнулся. Зато сквозь туман
донеслись душераздирающие крики. Рухнул королевский дворец,
исчезли береговые башни, и половина большого приморского
города сползла в море. Он испугался и на время оставил
цветок в покое. Но, достигнув совершеннолетия, - к тому
времени город был понемногу восстановлен, - он прямо сказал
народу: "Покончим, наконец, с этим идиотским цветком. Во
имя Истины - вырвем его!" Он собрал сильных людей, словно
готовился встретить захватчика, и они, вцепившись в
растение, тянули день и ночь. Китайская стена обрушилась на
протяжении сорока миль. Рассыпались пирамиды. Как кегля,
свалилась Эйфелева башня, пришибая парижан; статуя Свободы
упала лицом вниз и нанесла немалый ущерб американскому
флоту. Собор святого Павла убил всех журналистов на
Флит-стрит, а Япония побила свой прежний рекорд по
землетрясениям. Кое-кто считал, что последние два события
нельзя считать несчастьями в строгом смысле слова, но сейчас
я не буду вдаваться в подробности. Для моего повествования
важно одно: к концу первых суток разрушилась добрая
половина цивилизованного мира, а цветок стоял как вкопанный.
Чтобы не утомлять читателя, я опущу многие подробности
этой правдивой истории и не стану описывать, как в дело
пустили слонов, а потом машины. Цветок не двигался, хотя
луна забеспокоилась и с солнцем стало твориться что-то
неладное. В конце концов вмешался род чел
