Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Честертон Гилберт Кийт - Рубиновый Свет


Гилберт Кийт Честертон
Рубиновый свет
Габриел Гейл писал стихи и картины, но никогда даже не
думал стать хотя бы частным сыщиком. Правда, ему довелось
раскрыть несколько тайн, но они скорее привлекли бы не
сыщика, а тайновидца. Раза два он вынырнул из мглы
тайновидения в бодрящую атмосферу преступлений. Ему удалось
доказать, что убийство было самоубийством, а самоубийство -
убийством, и даже вникнуть в такие мелочи, как воровство и
подлог. Но касался он всего этого по чистой случайности;
его увлекали человеческие странности и безумства, и, следуя
за ними, он вступал порой на землю беззакония. Бывало это
нечасто, ибо, как он утверждал, мотивы убийц и воров
совершенно здравы и даже подчинены условностям.
- Я не гожусь для таких разумных дел, - говаривал он. -
Полицейские сразу увидят, как мало я смыслю в тех вещах, о
которых вечно толкуют авторы детективов. Стоит ли мне
измерять следы чьих-то ног? Я ничего из них не выведу. Вот
если вы покажете мне следы рук, я догадаюсь, почему человек
встал на руки. Я ведь сам - из сумасшедших и часто хожу на
руках.
Вероятно, братство в безумии и связало его с тайной
исчезновения Финеаса Солта. Прославленный поэт был из тех,
чья частная жизнь интересна всем и каждому, как жизнь
Д'Аннунцио или Байрона. Он был человек замечательный, то
есть очень заметный, а не очень достойный. Многое в нем по
праву вызывало восхищение, а многое вызывало восхищение без
права. Критики-пессимисты считали его великим пессимистом и
ссылались на это, доказывая, что он покончил с собой.
Критики- оптимисты упорно считали его истинным оптимистом
(вероятно, они знали, что это такое) и потому склонялись к
утешительной гипотезе убийства. Жизнь его была столь
необычной, что никто во всей Европе не смел помыслить о том,
как он падает в колодец или тонет в море, потому что ему
свело судорогой ногу. Семьи у него не было, остался только
брат, державший лавочку в каком-то захолустье, но они почти
не общались. Однако со многими людьми он был связан духовно
или материально. Остался издатель, чью печаль несколько
смягчали мысли о рекламе и о том, что прославленный поэт не
принесет новых стихов. Издатель этот, сэр Уолтер Драммонд,
и сам был человеком известным в нынешнем смысле слова и
принадлежал к той разновидности преуспевающих шотландцев,
которые опровергают популярное мнение о внутреннем сродстве
приветливости и деловитости. Остался антрепренер, как раз
готовивший к постановке трагедию об Александре и персах,
талантливый и покладистый человек по имени Изидор Маркс,
размышлявший о том, хорошо или плохо, когда некому ответить
на крики "Автора!". Осталась ослепительная и склочная
примадонна, уповавшая на успех в роли персидской царевны;
как говорится, имена их связывали, хотя вообще его имя
связывали со множеством имен. Остались друзья- писатели,
среди которых было несколько писателей и один-два друга. Но
жизнь его так походила на сенсационную пьесу, что все
удивились теперь, как мало известно о ней и о нем. А без
ключа исчезновение Солта оставалось таким же мятежным и
загадочным, каким бывало прежде его присутствие.
Габриел Гейл вращался в тех же кругах и достаточно хорошо
знал эту сторону жизни прославленного поэта. Он тоже
печатался у сэра Уолтера Драммонда. Ему тоже заказывал
пьесы в стихах Изидор Маркс. Он ухитрился не связать свое
имя с именем Херты Хетауэй, но был с ней знаком, как знакомы
все в литературном и театральном мире. Он был вхож в
блестящие внешние круги финансо





Содержание раздела