Шлинк Бернхард - Чтец
Бернхард Шлинк
Чтец
* ЧАСТЬ I *
1
Когда мне было пятнадцать лет, я перенес желтуху. Болезнь началась
осенью и кончилась с наступлением весны. Чем холоднее и темнее становился
старый год, тем слабее делался я. Только в новом году дело пошло на
поправку. Январь был теплым, и моя мать стелила мне на балконе. Я видел
небо, солнце, облака и слышал, как играют во дворе дети. Как-то ранним
вечером в феврале я услышал пение дрозда.
Мой первый после болезни путь вел меня с Блюменштрассе, где мы жили на
третьем этаже массивного, построенного на рубеже веков дома, на
Банхофштрассе. Там в один из понедельников в октябре меня вырвало по дороге
из школы домой. Уже несколько дней я чувствовал тогда такую слабость, какой
не чувствовал еще никогда в жизни. Каждый шаг стоил мне усилий. Когда я
поднимался дома или в школе по лестнице, ноги едва несли меня. Есть мне тоже
не хотелось. Даже когда я голодный садился за стол, во мне вскоре
поднималось отвращение. По утрам я просыпался с пересохшим ртом и с таким
чувством, будто мои органы тяжелым и неуместным грузом лежат в моем
туловище. Мне было стыдно быть таким слабым. Мне было особенно стыдно, когда
меня вырвало. Этого со мной в моей жизни тоже еще никогда не случалось. Мой
рот стал наполняться, я попытался сглотнуть, крепко сжал губы, приложил ко
рту руку, но все вырвалось у меня изо рта и сквозь пальцы. Потом я
прислонился к стене дома, глядел на рвотную массу у моих ног и давился
светлой слизью.
Женщина, принявшаяся помогать мне, делала это почти грубо. Она взяла
меня за руку и повела меня через темный подъезд дома во двор. Наверху от
окна к окну были натянуты веревки и на них висело белье. Во дворе стояла
поленница дров; в мастерской с открытыми дверями визжала пила и летели
опилки. Рядом с дверью во двор был кран с водой. Женщина повернула его,
обмыла сначала мою руку и затем, собрав в пригоршню ладоней воду, плеснула
мне ее в лицо. Я вытер лицо полотенцем.
-- Бери-ка другое!
Рядом с краном стояли два ведра, она взяла одно и наполнила его. Я взял
и наполнил второе и пошел следом за ней через проход подъезда. Она широко
размахнулась, вода с шумом выплеснулась на тротуар и смыла то, что из меня
вышло, в канавку стока. Она взяла ведро, которое держал я, и пустила еще
один водный поток по тротуару.
Потом она выпрямилась и увидела, что я плачу.
-- Парнишка, -- сказала она с удивлением, -- парнишка...
Она прижала меня к себе. Я был едва выше ее ростом, чувствовал ее грудь
на моей груди, чувствовал в тесноте объятия свой плохой запах изо рта и
запах ее свежего пота и не знал, что мне делать с моими руками. Я перестал
плакать.
Она спросила меня, где я живу, оставила ведра в подъезде и повела меня
домой. Она шла рядом со мной, неся в одной руке мой портфель, а другой
поддерживая меня за локоть. От Банхофштрассе до Блюменштрассе идти недалеко.
Она шла быстро и с решимостью, которая облегчала мне задачу не отставать от
нее. Перед нашим домом она попрощалась.
В тот же день моя мать вызвала врача, который поставил диагноз:
желтуха. Позже я рассказал ей о той женщине. Не думаю, что я потом
когда-нибудь пошел бы к ней по своей воле. Но моя мать считала вполне
естественным то, что я, как только буду в состоянии, куплю этой женщине
букет цветов, представлюсь ей и поблагодарю ее. Так в конце февраля я пошел
на Банхофштрассе.
2
Того дома на Банхофштрассе сегодня больше нет. Я не знаю, когда и зачем
его снесли. Вот уже много лет я не был в своем родном городе. Нов
