Шоу Бернард - Три Пьесы Для Пуритан
Бернард Шоу
Три пьесы для пуритан
ПОЧЕМУ ДЛЯ ПУРИТАН?
Многое изменилось в моей жизни за два года, прошедших с тех пор, как я
подарил миру свои "Приятные и неприятные пьесы". Тогда я только что вступил
в четвертую годовщину своей деятельности критика лондонских театров. Театры
едва не прикончили меня. Я выдержал семь лет борьбы с лондонской музыкой,
четыре или пять - с лондонской живописью и примерно столько же с современной
литературой, вкладывая в критическую битву с ними все свои силы и умение.
Переход к деятельности театрального критика принес мне с точки зрения
физических усилий огромное облегчение. Различие между праздностью персидской
кошки и лямкой извозчичьей клячи не больше, чем различие между обязательным,
раз или два в неделю, хождением театрального критика на спектакли и
утомительной ежедневной беготней музыкального критика с трех часов
пополудни, когда начинаются концерты, и до двенадцати ночи, когда
заканчивается опера. С живописью было почти так же скверно. Как-то раз некий
альпинист, взглянув на толстые подошвы моих башмаков, спросил меня, не
занимаюсь ли я восхождением на горы. Нет, ответил я, эти башмаки
предназначены для твердых полов лондонских выставочных залов. Все же было
время, когда в часы, остающиеся свободными от моей деятельности
новичка-революционера, я совмещал музыку с живописью, писал пьесы, книги и
прочие трудоемкие вещи.
Но театр сбил меня с ног, как последнего заморыша. Я изнемог под его
тяжестью, словно рахитичный младенец. Даже кости мои стали разрушаться, и
прославленным хирургам пришлось долбить их и скоблить. Я упал с высоты и
переломал себе конечности. Доктора сказали: "Этот человек двадцать лет не ел
мяса. Ему либо придется есть его, либо он умрет". Я сказал: "Этот человек
три года ходит в лондонские театры, душа его опустошена и наперекор природе
пожирает тело". И я был прав. Я не стал есть мясо, но отправился в горы, где
не было театров, и там я начал оживать. Слишком слабый, чтобы работать, я
писал книги и пьесы. Тогда-то и появились вторая и третья пьесы этого
сборника. И теперь я гораздо здоровее, чем был когда-либо, с тех пор как
впервые в качестве театрального критика переступил роковой порог лондонского
балагана.
Почему же так получилось? Что произошло с театром, если здорового
человека он может довести до смерти?
Это длинная история, но рассказать ее надо. Начнем хотя бы с того,
почему я только что назвал театр балаганом.
Упитанный англичанин, хоть он до самой смерти остается мальчишкой, не
умеет играть. Он не умеет играть даже в крикет или футбол; он считает своим
долгом трудиться над ними. Именно поэтому он побеждает иностранца, который в
них играет. По его понятиям, играть - значит валять дурака. Он умеет
охотиться и стрелять, путешествовать и драться. Когда его приглашают на
специальные праздничные торжества, он способен есть и пить, бросать кости,
волочиться, курить и бездельничать. Но играть он не способен. Попробуйте
превратить театр из места поучений в место развлечений, и театр сделается
для него не то чтобы настоящим балаганом, но источником возбуждений для
спортсмена и сластолюбца.
Однако среди современной столичной публики этот сытый английский
недоросль занимает незначительное место. В длинных очередях, в которые
каждый вечер выстраиваются около модных театров жаждущие зрители, мужчины
вкраплены, как коринка в яблочном пироге. Большинство составляют женщины. Но
и те и другие принадлежат к наименее здоровому из наших общест
