Эдлис Юлиу - Черный Квадрат
Юлиу Эдлис
Черный квадрат
Роман
1
Про себя Рэм Викторович всегда называл Анциферова не иначе как
Люциферовым: Люцифер, князь тьмы,- но и продолжал пребывать в плену его
недоброго обаяния, мало не любить его, но и - в то же время и с тою же
покорностью - бояться. То были не два розных, хоть и тесно за долгие годы
сплетшихся, сдвоившихся чувства, а - неразъемное одно, и сам Рэм Викторович не
мог бы, положа руку на сердце, сказать, чего в этом чувстве больше: любви или
страха.
С тех пор как Анциферов стал жить в доме ветеранов партии в Переделкине -
а тому уже перевалило за десять лет,- Рэм Викторович неизменно навещал его
ежегодно Девятого мая, в День Победы. Получилось как-то само собой, что именно
в этот день - воевать они вместе не воевали, но Рэм Викторович впервые
встретился с ним и поддался его чарам как раз в мае сорок пятого, в Берлине,
вскоре после Победы.
До Переделкина на электричке, с Киевского вокзала, рукой подать,
каких-нибудь полчаса. По случаю праздничного дня поезд из Москвы был пуст, в
вагоне набралось едва ли с десяток человек. Рэм Викторович пристроился у не
мытого с зимы, в ржавых потеках, окна, развернул купленную на вокзале газету,
но читалось невнимательно, вразброс, глаза, ни на чем не задерживаясь,
скользили по набившим оскомину строчкам, одним и тем же изо дня в день. То ли
жизнь остановилась, думал про себя Рэм Викторович, то ли дело во мне самом:
укатали сивку крутые горки.
Выйдя из электрички, он взглянул на станционные часы - третий, у ветеранов
самый обед, можно не торопиться. По правде говоря, он всякий раз как бы
случайно, по рассеянности, угадывал поспеть на поезд так, чтобы до встречи с
Анциферовым еще и на переделкинском кладбище побывать.
Сойдя с платформы, он и свернул на шоссе к кладбищу, и ноги сами привели
его по уже просохшей к маю, утоптанной тропинке к могиле под тремя
стремительно возносящимися вверх соснами, к серо-сиреневому надгробию с плохо
уже различимым от времени и непогод тоже стремительно, по-лошадиному, выгнутым
вперед и вниз профилем человека, на которого он, Рэм Викторович Иванов, в
юности чуть ли не молился и которого низко, пошло предал. Впрочем,
предательства в прямом смысле слова, собственно, не было, не состоялось, да и
лежащий под могильной плитой человек при жизни, разумеется, ведать не ведал ни
о любви к нему Рэма Викторовича, ни о предательстве его, как и о самом его
существовании.
Рэм Викторович поймал себя на том, что это - всего лишь жалкое,
беспомощное самообольщение, такое же пошлое, как и само его несостоявшееся
предательство.
Пусть на деле, в поступке, его и не было, не случилось, чиркнуло по
касательной, а все равно - было! Не возжелай, сказано, жены ближнего своего.
Не только не преступи черту - не возжелай преступить!..
Он повернулся и пошел обратно, но уже другой тропой, не верхом, а низом
кладбищенского холма, и оказался среди совершенно одинаковых, сработанных по
одной колодке надгробных плит, словно посреди стада черных баранов, и под
каждым именем на этих плитах было высечено или выведено отшелушившейся
бронзовой краской: "член партии с такого-то года", с седьмого, с десятого,
двадцатого, тридцать пятого... И Рэм Викторович в который раз с обидой
подумал, что и Анциферову не миновать этой сомнительной чести - тут-то их и
хоронят, ветеранов, старую гвардию, тут-то им и продолжать шагать тесными,
сплоченными рядами в светлое будущее. Хотя кто-кто, думал, осторожно ступая по
крутому склону Рэм Викторович, а
