Ясенский Бруно - Главный Виновник
Бруно Ясенский
ГЛАВНЫЙ ВИНОВНИК
Голая равнина перед окопом, начисто подметенная прожекторами, слепила
ровным, мертвенным сиянием. Походило на то, что неприятель, отступая,
потерял здесь иголку и этой пасмурной ночью взялся ее отыскивать. Вдали
удивленно ахали орудия. В окопе было тихо. Слышно было, как у солдат от
напряжения и страха мелко позванивают зубы.
- В атаку!
Никто не шелохнулся. Даже орудия вдали умолкли, прислушиваясь. Стояла
накаленная, белая тишина.
- Господи! Может, не пойдут! Может, на этот раз не пойдут!
Но уже на правом фланге, мешкая и путаясь в полах шинелей, лезли на
бруствер. Кто-то первый, пригнувшись к земле, спрыгнул на полыхающую
светом луговину. И вдруг, словно подчеркивая трудный акробатический номер,
в гулкую тишину ворвалась барабанная дробь пулеметов.
Люди бежали теперь развернутой цепью. Они стали падать как-то сразу, лицом
вперед, вытянув руки, будто споткнувшись о невидимую проволоку...
Судорога, сковывавшая все его тело, отскочила, как пружина. Он взобрался
на бруствер. Резкий свет прожекторов полоснул по глазам. Земля светилась,
как фосфор.
Он поднялся и побежал, почти на карачках, волоча по земле прикладом.
Воздух жалобно взвизгивал от уколов. "Хотя бы маленькая выемка от
снаряда!" Выемки не было. Может быть, мешал видеть этот страшный, режущий
свет.
Слева, в нескольких шагах, торчал из кочки тонкий березовый пенек. От
пенька струилась по земле узенькая полоска тени...
Он дополз и уткнулся в нее лицом, припав всем телом к кочке. Желание
вдавиться в землю было так неистово, что на минуту показалось: земля
поддается, я он уходит в нее, как крот.
Мимо, задевая, бежали сапоги и приклады. Кто-то споткнулся и рухнул на
него со всего маху. Он приподнял голову. Молодой поручик смотрел на него,
мигая глазами, обожженными светом.
- Трррус! - прошипел поручик, расстегивая кобуру...
...Он проснулся в поту, с лицом, облепленным соломенной трухой.
Вдавливаясь в постель, он разорвал ногтями подушку. Долго сидел, громко
дыша, не в состоянии сообразить, где он. Опять этот навязчивый кошмар!
Это началось с ним давно, вскоре после окончания той первой, большой
войны. Для него она окончилась несколько раньше, чем для других. По
счастью, его притравили газами, и последние месяцы он провел почти
комфортабельно в тыловом лазарете. Они не сообразили, что отравили его не
насмерть, а потом, пока в госпитале возились с его дырявыми легкими, война
вдруг кончилась. Так утверждали газеты. На самом деле, она продолжалась по
ночам. Он не довоевал нескольких месяцев, и она мстила ему за это каждую
ночь. Она заставляла его переживать заново часы смертельного страха,
велела умирать на сотни ладов ему, ухитрившемуся не умереть раз
по-настоящему.
Это длилось целых два года, пока, наконец, ей надоело гримироваться сном,
и она снова началась наяву. По правде, он никогда не верил, что она
действительно кончилась. Теперь он понимал: это была просто передышка, он
получил двухлетний отпуск на поправку. (Ребята с фронта получали
двухнедельные, - ему повезло и в этом, - но зато после возвращения их
убивали обычно уже без долгой волокиты, многих в первый же день.)
Газеты наперебой уверяли, что это вовсе не та же самая война, а
совсем-совсем другая: священный поход в защиту цивилизации от наступающего
восточного варварства. Воскресшая всего два года назад, независимая Польша
в силу особой, предначертанной ей свыше миссии обязана была продвинуть до
Днепра форпосты культурного Запада. Впрочем,
